– А кто будет делать чудо? — царь?
– Царь.
И час настал. Царя венчали уже во второй раз. Первый раз – понарошку – на царство, сегодня – всерьез – на кошку Настю, и отец сказал, что больше венчать не будут. Значит, это последний случай для чуда. Федя стоял, раскрыв рот. Он ожидал увидеть у невесты маленькие треугольные ушки, полосатую мордочку и мягкие лапки.
И вот царь с молодой женой появился в воротах храма. Колокол ударил особенно страшно. Отец еще дома предупредил, что бояться нечего, и теперь Федя не жался к родителям, во все глаза смотрел на царскую пару. Ближе к Феде стоял царь, он загораживал царицу Настю. Ох, и царь это был! Молодой, красивый, радостный, весь в золоте и каменьях. Невеста выглянула из-за его плеча и тоже оказалась ничего, но как-то Федю не взволновала. Никакая это была не кошка. Федя сосредоточился на царе: теток красивых в Москве полно, а царь у нас один! И только он может совершить чудо.
Вот из-за спин молодых вышли красивые парни в желто-черных кафтанах с большими блюдами. Вот посаженные родители взяли что-то с блюд и взмахнули под удар Благовестника. Дождь золотых искр посыпался в снег и на ковры, на ступени и расчищенную мостовую. Федя протянул к искрам руки, но ничего не поймал. Монеты еще прыгали по камню, а две другие руки уже брали с блюда золото. Царь и царская невеста тоже взмахнули под благовест. Толпа за спиной выдохнула, качнулась, но осталась на месте. Федю повлекло вперед, он ухватился за коричневую ручку стрелецкого бердыша, и в его правую, раскрытую ладошку, что-то тяжело шлепнулось. Федя не успел посмотреть, что. Отец подхватил его на руки, подался влево и назад, пропуская людей в хвост царской процессии.
Они еще постояли под стеной церквушки Ризоположения, пока царь и царица поднимались к Красному крыльцу, потом погуляли немного, и только по дороге домой, когда мама сунула Феде медовый пряник-лошадку, он разжал пальцы. На ладони лежала золотая монета.
— Смотри-ка, сын царскую монету поймал!
— А может, невестину, — заспорила мать.
— Царскую! Царица левой рукой бросала, ее монеты налево ушли.
Вот вам и чудо!
Но монету отобрали у Феди с уговорами, спрятали до более взрослых времен, — чтоб не потерял, не отняли мальчишки, не замылили вороватые взрослые. Федя понял утрату правильно — все-таки дорогая, царская вещь.
Он только иногда, по праздникам или когда болел, просил родителей показать «чудо» и засыпал с монетой в кулаке.
Сегодня, в эту странную ночь самозаточения, ему снова было плохо. Здесь в яме, хоть и на службе государю, но в неволе, когда милых родителей уже не было на белом свете, когда кромешная тьма обступала со всех сторон, Федя просунул руку за пазуху, нащупал рядом с нательным крестом тяжелый металлический кружок и сжал его в кулаке. Слезы как-то сами покатились по щекам. Их только две и успело упасть — по одной из каждого глаза, когда глуховатый голос прошептал над крышкой ямы — то же, что и прошлым утром:
— Чей ты, человек Божий?
Теперь, в отличие от утра, Федор знал, что ответить:
— Божий и есть. Божий и предстоятеля Божьего.
Возможно, кому-то другому потребовалось бы разъяснение, что за предстоятель такой. Но человек наверху не переспросил, видно, понял по-своему. Помолчал немного, потом поворчал под нос и сказал, как бы сам себе:
— Нет, за сегодня не успеем.
Потом спросил у ямы:
— Как думаешь, еще день и ночь просидишь?
Федя ответил горячо, используя слезы, накатившие в память о родителях:
— Осталась только эта ночь до утра, добрый господин, потом два дня и две ночи, а уж в воскресенье утром мне на Болото велено собираться! — и Федя жалобно заскулил.
— Не тужи, — прохрипело сверху, — время есть. Посмотрим, какой ты Божий. Божьего человека Бог в обиду не даст. Сиди с миром.
Голос смолк, прошаркали мягкие, без каблуков сапожки на татарский лад, и в наступившей тишине снова стало слышно, как похрапывает кот Истома.
Глава 9. На той стороне реки
Это сейчас воры предпочитают промышлять ночью. Темно, ничего не видно, можно неуловимой тенью скользнуть в интересное место, незаметно прилипнуть к деньгам, товарам, ящику водки, куску колбасы. А в наше, иван-грозновское время, еще неизвестно, когда легче было с воровской целью пробираться. Днем улицы Москвы немноголюдны, но прохожие есть, причем всякие. Можно затеряться, если ты не вырядился петухом. Днем и собаки спят по будкам, бдительность не очень проявляют — на каждого не нагавкаешься — лишь бы во двор не лезли!