Тайпэн. Оскал войны
Пролог.
Зеленое полотно карты, испещренное голубыми прожилками рек и черными галочками горных вершин, очень сильно напоминало со стороны разлинованное поле для игры в каргёцу*. Золотые и серебряные фишки с бумажными флажками, обозначавшими сотни и тысячи воинов, а также маленькие кольца из яшмы и нефрита на местах городов и замков еще больше усугубляли сходство. Но эту игру, в отличие от каргёцу и других настольных развлечений, генерал Юнь Манчи любил гораздо больше. Без возможности нанесения фланговых ударов, без хитроумных засад, без бесшумных лазутчиков, проникающих в тылы к противнику, без разумного сохранения скрытых резервов, без необходимости учитывать погоду, местность и моральные настроения населения — без всего этого простая «тактическая» игра казалась царскому стратегу блеклой и невзрачной. А вот карта разворачивающейся перед ним военной компании напротив отвечала всем требованиям пожилого полководца, и совсем уж приятным этот «поединок умов» делал выбор противника. Такого, какой бывает лишь раз в жизни.
Генерал Манчи преклонялся перед своим врагом, он восхищался им и не строил пустых иллюзий. Империя, чудовищный колосс из нефрита и стали, не ляжет послушно к ногам завоевателя. Это будет долгая, кровавая и изнурительная схватка, и в любой иной ситуации правители государства Юнь трижды подумали бы прежде чем решиться на такое неслыханное вторжение.
Генерал хорошо знал и уважал своего противника. Структура государственного устройства Империи, ее административная иерархия и механизмы управления на местах не могли не вызывать у Манчи здоровой белой зависти, и Юнь искренне надеялся, что когда–нибудь они все–таки смогут перенять у своего северного соседа этот функциональный инструментарий, использовав его на собственное благо. Эффективность организационных вопросов во внутренних процессах Империи не вызывала у генерала ни малейшего сомнения, и ему достаточно было взглянуть чуть более пристально на каждый из них в отдельности, чтобы окончательно убедиться в своей правоте.
Например, контроль над оружием, осуществлявшийся во владениях Нефритового трона, являл собой яркий образчик такого социального механизма, который совмещал в себе и жесткую диктатуру закона, и качественный контроль над его соблюдением, основанный не только на страхе, но и на разветвленной сети исполнителей. В Империи существовало всего несколько классов, которым разрешалось владеть личным вооружением. К их числу относились тайпэны, хайтины, армейские офицеры, действующие и отставные, представители благородных фамилий, их родовые воины, императорские всадники, дзи и сохэй. Крестьяне, ремесленники и чиновничество не имели право носить при себе или хранить дома что–либо опаснее кухонного ножа. Жестокость наказания за нарушение данного запрета делало большую часть населения благоразумным и, естественно, сводило к минимуму любую попытку организованного восстания. Солдаты и городская стража каждого отдельного поселения получали оружие и доспехи только на время несения службы из местных арсеналов, также как и армейские приставы.
Конечно, тотальное лишение населения оружия и предметов, подходящих под его определение, было бы абсурдным, и здесь в дело вступало то самое сложное переплетение бюрократических правил, которое и делало эту систему тем, что вызывало у Манчи восхищение. Во–первых, в особые категории попадали охотники, шахтеры и лесорубы, чья работа была бы немыслима без таких вещей как луки, кирки и топоры. Разумеется, капканы, пилы, кувалды и костыльные долота использовались ими также активно, но в полной мере заменить главные инструменты каждой из этих профессий они не могли. Имперское чиновничество справлялось с этой проблемой при помощи элементарного налога «на добытчиков». Согласно нему, пошлина, облагавшая «орудие труда», была смехотворна, но вот обязательное требование «доказать» свою принадлежность к указанному ремеслу, при помощи надежных свидетелей или демонстрации, позволяло местным судьям и управляющим быть уверенными в том, что девяносто девять из ста «орудий» используются по назначению. Рыбацкие багры, косы, вилы, садовые ножницы и разная мелочь, встречавшаяся в столярных мастерских, под этот якобы налог уже не подпадали, но столь жесткие меры, действительно, выглядели бы слишком избыточно.
Почти аналогично вопросу «добытчиков» обстояло дело с кузнецами, кожевниками, скобянщиками и оружейными мастерами. Как–либо ограничивать этих людей, особенно последнюю группу, было бы в высшей степени глупо, и поэтому надзор за всеми мастерами осуществлялся через императорские военные склады. Разрешение на работу от распорядителя ближайшего «неприкосновенного запаса» давало ремесленникам право производить все, что угодно. А вот продавать соответствующие товары они могли только государственным перекупщикам или торговым домам. Через складское начальство и казенные шун–я также контролировался почти весь легальный оборот оружия и боевой брони. В таких местах, как военные ломбарды обслуживали, кроме упомянутых привилегированных классов, только наемников с имперской лицензией или воинов «союзных народов».