Археологические находки достоверно свидетельствуют о присутствии приверженцев буддизма в Индокитае, по крайней мере со II в. н. э. Можно предположить, что в районах, колонизированных индийцами, имелось гораздо больше буддийских культовых сооружений и храмовых комплексов, которые были сделаны из дерева и потому исчезли без следа. Каменные или кирпичные религиозные сооружения появляются в этом районе лишь с V в. н. э. Однако, если судить по эпиграфике и хроникам, которые ничего не сообщают о буддизме до VI— VII вв., эта религия не играла заметной роли в ранних государствах Юго-Восточной Азии.
Иная картина наблюдается примерно с VII—VIII вв., когда в этих районах появились сторонники оформившихся махаянских школ буддизма: мадхьямики, тантристы, йогочары, а также последователи других сект махаяиы и хинаянской школы сарвастивадинов и ее секты муласарвастивадинов, признававших санскритский канон. Сёдес высказывает предположение, что распространение махаянского буддизма в Юго-Восточной Азии было связано с миссионерской деятельностью монахов из университета Наланда (Северная Индия) [46, 87]8. В университете Наланда монахи изучали сутры, логику, метафизику, грамматики санскритского языка. Наланда снискал себе всемирную славу как «школа дискуссий», привлекавшую ученых не только со всей Индии, но и из других стран Востока. Подобные школы дискуссий внесли значительный вклад в сближение доктрин буддизма, брахманизма, индуизма, джайнизма и других религий. В процессе таких споров постепенно выкристаллизовались не только философские концепции махаянского буддизма о путях достижения «спасения», о роли бодхисаттв, о «космическом теле Будды» — дхармакаи, о карме, перевоплощении, нирване и т. д., но и определялись проблемы взаимоотношений между буддийской общиной и мирянами, между светской и духовной властью, социально-экономические права монастырей и т. п. И хотя эта проблема почти не изучена, можно предположить, что из таких центров, как университет Наланда, достигший своего расцвета в VI — первой половине VII в., махаянский буддизм начал свое триумфальное шествие по странам Юго-Восточной Азии.
Большой интерес для понимания роли монастырей в распространении учения среди населения представляют выводы индийского ученого С. Датта, который считает, что буддийская монашеская жизнь, столь красочно описанная китайскими паломниками в IV—VII вв., значительно отличалась от монашеской жизни, как она представлена в буддийских канонических текстах «Винаи питаки». В китайских свидетельствах монастыри приобретают иной характер: некоторые из них были известными центрами изучения буддийской философии. Именно эти центры оказали культурное влияние на жизнь древней Индии (вероятно, подобный процесс происходил и в индианизированных государствах Юго-Восточной Азии). Монастыри этого типа были скорее не монастырями, т. е. местами уединения, а культурными центрами, привлекавшими к себе все богатство и разнообразие интеллектуальной жизни того периода. В Амаравати, Наланде, Одантапуре, Викрамасиле и Джаугаде существовали монашеские университеты с богатейшими библиотеками, школами, лекционными залами, преподавателями и слушателями, съезжавшимися со всех концов Азии [53, 1].
Сопоставляя факты и аргументы, содержащиеся в различных работах зарубежных и советских ученых, можно сделать следующие выводы:
до VI в. в странах Юго-Восточной Азии буддизм был представлен последователями различных школ, которые, как и в Индии, вели острую полемическую борьбу друг с другом;
в глазах местной знати буддизм примерно до VII в. уступал по философской глубине и систематической завершенности пураническим религиям;
пуранические религии определяли только внешнюю структуру социального устройства и управления, не проникая в массовое сознание;
по всей видимости, правители индианизированных государств Юго-Восточной Азии предписывали населению соблюдение этических норм, которые отождествлялись с дхармашастрой как составной частью пуранических религий;
именно распространением дхармы как нормы этического поведения можно объяснить быстрое усвоение буддизма населением этих государств, так как многие концепции дхармы были разработаны именно буддизмом и составляли его социальную сущность;
с VII в. местная элита начинает воспринимать теологические концепции буддизма, которые создавались в так называемых «школах дискуссий» Индии, сыгравших значительную роль в сближении доктрин пуранических религий, буддизма и джайнизма; вероятно, подобные монастырские «школы дискуссий» существовали и в государствах Юго-Восточной Азии;
до V—VI вв. едва ли правомерно говорить о распространении в некоторых странах Юго-Восточной Азии хинаянского буддизма толка тхеравадинов, учение которых получило известность благодаря работам Буддагхоши и Джаммапалы в V в. н. э.
Древняя история таи мало изучена, а их происхождение до сих пор служит объектом спора. Основное препятствие к изучению древней истории народов таи — это отсутствие письменных памятников, датированных ранее конца XIII в. н. э., и недостаток археологических данных. Все ученые единодушно соглашаются, что таи мигрировали на полуостров Индокитай с территории Южного Китая; но когда и откуда они появились на территории Южного Китая — в этом вопросе нет единой точки зрения 9.
По мнению таиландских исследователей, поддержанному многими иностранными учеными, миграция таи к югу происходит уже в начале нашей эры, когда они достигли районов Южного Китая. Эта миграция к югу не прекращалась и после образования отдельных тайских княжеств в Южном Китае.
Китайские летописи сообщают, что в 47 г. н. э. на территории Юньнани появились таи (лао) в количестве 555 771 человека, которых привел тайский принц Лю Мао. В 69 г. они стали вассалами китайского императора [150].
Некоторые племена таи обосновались в долине реки Янцзы и в III в. н. э. образовали свое государство. Они называли себя «таи» (т. е. свободные) и причиняли много беспокойства китайской империи. В 558 г. эти племена таи под натиском китайцев отошли еще дальше к югу и юго-западу, где образовали многочисленные маленькие княжества в горной местности к северо-востоку от Бирмы [85].
Племена таи, появившиеся на территории Южного Китая, были оседлыми народами, занимавшимися сельским хозяйством, охотой и рыболовством. Они были знакомы с шелководством и умели ткать полотно. Они красили и ткали шелковые материи, узорчатую тафту, шерстяные материи. Землю пахали сохой и обрабатывали заступом. Сеяли зерновые культуры и рис. Умели обрабатывать цветные металлы и железо. По всей территории Южного Китая таи имели небольшие рудники, в которых добывали золото и соль. Золото имелось во многих местах, как в горах, так и в речном песке реки Ланьцанзян (Меконг).
В семейных отношениях таи придерживались моногамии. Случаи многоженства встречались редко и только в богатых семьях. В ранних народных сказаниях редко упоминается многоженство, которое в более поздние времена стало почти обычным явлением у тайской аристократии. У таи сын был наследником имущества отца.
В качестве денег и для украшения таи использовали морские раковины — каури. Таи строили свои дома на высоких сваях, в дом взбирались по лестнице, которая убиралась на ночь. Под домом держали домашний скот. Мужчины и женщины ходили босиком, голову обертывали в виде чалмы красным или белым полотном. Женщины носили длинные юбки.
По своему вероисповеданию таи были анимистами, идолопоклонниками: они верили в духов гор, вод, в демонов и совершали жертвоприношения. У таи существовали многочисленные обряды и празднества, некоторые сохранились до настоящего времени. Все древние обряды таи были связаны с различными духами, и лишь позднее (возможно, с IV в. н. э.) часть обрядов стала связываться с поклонением Будде. Жертвоприношения духам совершались с барабанным боем и сопровождались красочной пантомимой. В праздник тай пин хуй — собрание великого благоденствия, — который празднуется каждый год при второй луне, все мужчины и женщины собирались вместе, танцевали и веселились, играли на литаврах и барабанах, собирали в горах цветы и подносили их Будде. Мертвых обычно сжигали, а иногда зарывали в землю в вертикальном положении, лицом к северу [10].