— Послушай, Макуто, ты мне друг, и я не могу тебя обманывать. Выбрось это дело из головы.
— Ни за что, я пристрелю на месте любого, кто вздумает ломать мне эту комбинацию, — крикнул Марио Кабрера так громко, что привлек внимание других сенаторов.
— Успокойся, mister Big[78] сказал, что дело не пройдет. Мне вчера сообщил об этом во дворце сам президент. Я не шучу. Меня оно интересовало не меньше, чем тебя. Ты же слышал, что говорили Толедо, Вейтиа, Маркес и Санчес Эрринг, мы все заодно.
— Что это за мистер? Посол, что ли?
— Он самый.
— Вывалял нас в дерьме!
— Вот именно, — сказал Седрон. — Ведь я уже собрался на эти деньги съездить в Европу.
— Послушай, а никак нельзя надуть их, придумать какую-нибудь уловку, как в прошлый раз?
— И речи быть не может. Стоит нам дать верфям хоть один заказ, как нас в ту же минуту лишат услуг панамского, греческого и американского флота. И останемся мы с полными складами сахара.
— Ну и мину нам подложили! Подумать, сколько сил было затрачено!
— Вот так.
— Что же делать?
— Ничего, голосовать против, ссылаясь на то, что недостаточное экономическое развитие не позволяет нам осуществить столь честолюбивый проект.
— Послушай, Габриэль, неужели так-таки ни одного судна?
— Ни одного, старина.
Заседание началось с опозданием на сорок пять минут. Закон о торговом флоте был отклонен. Седрон и Санчес Эрринг позвонили, чтобы сообщить об этом, в секретариат президента. Седрон зашел еще в секретариат сената, немного поговорил там, подписал две или три неотложных бумаги и ушел.
В «Эль Дорадо» он встретился с Маркесом, они заказали коктейли и отошли к столику с устрицами.
— Что, тебе тоже требуется для бодрости? — спросил Маркес.
— Возраст, возраст, — ответил Седрон улыбаясь.
Седрон с удовольствием глотал скользких, отдающих морем устриц, приправленных лимоном и острым соусом. Потом они вернулись к широкой стойке из красного дерева выпить старого рому. К ним подошли два агента из квартала Атарес.
— О чем говорят сеньоры?
— В чем дело?
— Черт возьми, Филипито! Как ты сюда попал? Выпей-ка с нами, — сказал Маркес.
— Позвольте представить вам моего единоверца Ульпиано Эстевеса.
Толстый мулат, нервно теребя в руках соломенную шляпу, почтительно поздоровался с сенаторами:
— Ульпиано Эстевес, к вашим услугам. Ульпиано Эстевес, к вашим услугам.
Филипито и Ульпиано заказали пару пива. Они заговорили о предстоящих выборах и о том, как они разогнали собрание ортодоксов в Атаресе.
— Сработали мы чисто. Скажи им, Ульпиано.
— Сработали. Сработали.
Кто-то сказал: «Ортис забияка, это точно». Рев автобусов, сворачивавших за угол, то и дело заглушал спор, который шел за соседним столиком, и вдруг кто-то крикнул: «Он наркоман и мерзавец!» Седрон беспокойно обернулся. Конечно, он не мог оставаться безучастным, если в его присутствии оскорбляли президента, но дать втянуть себя в такую вот ссору, в кафе, он тоже не мог. Он решил допить и вернуться в Капитолий.
К сенаторам подошел продавец лотерейных билетов и показал им свои номера. Маркес просмотрел их и отказался. Худой мулат опустил монетку в виктролу и нажал кнопку. Кафе заполнил гнусавый, ровный голос певца, рассказывавшего о любовной измене и коварных женщинах.
Рядом с виктролой в ожидании клиентов чистильщик ботинок отбивал щеткой по ящику ритм гуарачи. Продавец лотерейных билетов заказал кофе и, прежде чем закурить сигару, обмакнул ее кончик в кофе.
У самого тротуара остановился синий «олдсмобиль», из него вышли двое мужчин и, подойдя к стойке, попросили две бутылки лимонаду. Тот, что поменьше, расстегнул нижнюю пуговицу своей куртки и вынул из-за пояса пистолет. Его спутник отошел к виктроле, откуда хорошо просматривалось все кафе. Ульпиано Эстевес первым заметил оружие и крикнул: «Что это?!» И в тот же миг раздались выстрелы. Официант, возвращавшийся с лимонадом, швырнул бутылку в раковину, а сам припал к полу. Чистильщик спрятался за виктролу. Крики, шум падающих столов и стульев смешались в один сплошной грохот. Бросаясь на пол, сенатор Маркес опрокинул на себя плевательницу. Продавец билетов, схватившись за собственную руку, кричал: «Мама, черт возьми, ай, мама, мама, черт возьми!» Из руки у него хлестала кровь.
Габриэль Седрон попробовал удержаться за стойку, но не смог и начал медленно оседать; он еще пытался подняться на ноги, но сползал все ниже и ниже, пока совсем на сполз и остался лежать на полу, головой на ступеньке.