JOSÉ SOLER PUIG
BERTILLON 166
LA HABANA 1960
Пробили куранты собора. Ударившись о столетние стены, волны звука проплыли над парком, окружающим здание муниципалитета, и растаяли над Сантьяго[117]. Семь часов утра. Только что родившиеся солнечные лучи озарили печальное синевато-серое небо. Стремительно промчались реактивные самолеты, оставив далеко позади свистящий грохот. Две женщины в трауре, с глазами, красными от бессонной ночи, взбираясь по крутой лестнице, ведущей к церкви, подняли головы, тяжело перевели дыхание. Но самолетов уже не увидели. И снова, опустив головы, продолжали подъем.
Нищий Немесио, молчаливый и вечно что-то жующий, протянул к ним правую руку, а левой приподнял потрепанную шляпу. Женщины прошли мимо, не обратив на него внимания. Водрузив шляпу на затылок, он зачем-то вытер об одежду руки и пожал плечами. Потом, осторожно ступая ревматическими ногами, начал спускаться с лестницы. Его худое тело прикрывали выгоревший серый пиджак, рваная, без пуговиц рубаха и латаные-перелатаные штаны, на ногах были хотя еще и прочные, но разные ботинки, явно ему великие. Бледное, изможденное лицо Немесио поросло многодневной седой щетиной, его тусклые глаза смотрели зорко, хотя как будто бы и с трудом. Ковыляя вниз по ступеням, он опирался рукой о левое колено, чтобы сохранить равновесие.
На тротуаре нищий остановился и, не переставая жевать губами, стал разглядывать прохожих. Жевал он для того, чтобы не отвыкнуть: во рту не было ни крошки, ничего, кроме одного-единственного зуба.
Мимо него проходили люди, сновали туда и сюда с печальными и озабоченными лицами. Нищий смотрел и безошибочно определял, кто спешит по делу, кто просто подчиняется общему ритму или силе привычки, хотя спешить уже было некуда.
Напротив, на газонах парка, обнесенных низкой чугунной решеткой, под фиговыми деревьями, с которых то и дело вспархивали птицы, пестрели клумбы белых, сиреневых и солнечно-желтых цветов. Двое босых парнишек — черный и белый, — стоя на коленях, лихо орудовали суконками, наводя блеск на обувь клиентов. Те сидели на массивных гранитных скамьях, морщась от назойливых лучей солнца.
Блестящие легковые машины, грузовики и грохочущие упряжки вереницей тянулись вниз к рыночной площади. На другой стороне улицы маленький мулат монотонно, — назойливо выкрикивал:
— «Диарио де Куба»! «Диарио де Куба!»[118]
Рядом с Немесио грохотал толстяк Мануэль с сигарой во рту, поднимая металлические шторы своего заведения.
Около него на тротуаре лежали кипы газет. Открыв магазин, он занялся ими, небрежно швыряя толстые пачки в глубь помещения. После каждого броска следовала короткая передышка.
Нищий подождал, пока толстяк закончит работу, и, волоча ноги, вошел вслед за ним в прохладное помещение. Привычным жестом протянув руку, он получил газету и сразу же развернул ее.
Старик не задержался на первой странице. Он открыл сразу третью и, согнувшись еще больше, близко поднес газетный лист к лицу. Полуоткрыв рот, он даже перестал жевать. Немесио искал то, что ему было нужно; и вслед за его взглядом вправо, влево, вниз и вверх двигалась голова. Глаза старика равнодушно скользили по различным сообщениям, объявлениям о свадьбах, рождениях и расторжении браков. Наконец они остановились на рубрике «Скончались». «…Анхела Пьедра Рико, двадцати пяти лет, рак легких; Рикардо Перес, восемнадцати лет, Бертильон 166; Вагита-де-Гало, Бертильон 166; Хоакин Паласиос Диас, двадцати четырех лет, Бертильон 166; Альфредо Апарисио, восьмидесяти одного года, туберкулез кишечника, Педро Диас, двенадцати лет, аппендицит…»
Опираясь о прилавок, старик оторвался от газеты. Он уставился куда-то прямо перед собой отсутствующим взглядом, его глаза, словно утомленные чтением, повлажнели, потухли. Силы, казалось, оставили его, и он не мог отойти от прилавка. Но это длилось недолго. Немесио выпрямился, сложил газету и вернул ее толстяку, внимательно глядевшему на него.
Затем нищий устало поплелся на прежнее место на лестнице, ведущей к собору. Шел он, не обращая внимания на встречных, и в конце концов налетел на какого-то человека. Старик остановился и внимательно посмотрел на него. Это был негр. В темно-синем костюме, без галстука и шляпы. На его лице было то же сосредоточенное, напряженное выражение, какое Немесио заметил этим утром у многих прохожих. Но чувствовалась в нем и решимость, чего нельзя было сказать о других.
Когда они столкнулись, негр протянул руки, хотел поддержать старика. Но, увидев, что нищий даже не покачнулся, пробормотал:
117
*
118
*