Кира все так же и смотрела на корешки книг, только теперь она глядела не на них, а мимо них. Смотреть в глаза Марине было невыносимо трудно. Если бы девушка накричала бы на нее, если бы она окатила ее холодной речью, все было бы иначе и воспринялось бы по-другому. А теперь, когда Кира сидела рядом со светловолосой, слушала ее мягкий голос, в котором не было даже самой захудалой сосульки, слышала в нем колючее понимание, чувствовала в нем теплоту и желание помочь, было невыносимо.
Не сказать, что слова Марины подействовали на сто процентов — так никогда не бывает сразу, — не сказать, что Кира тут же бросилась на колени и стала просить Всевышнего о прощении, но какая-то невидимая сила стала просачиваться в щели эгоистической брони, сплавленной из лжи, коварства и зависти, и начинала мучить душу девушки сомнениями. Это было неприятное чувство. Впрочем, путь из грязи всегда колюч и неприятен — именно поэтому так мало людей проходят его до конца.
— Кир, пожалуйста, не втягивай в это Юлю. Она дорога мне, понимаешь? Как ни тяжело тебе это принимать, а придется. И не мучь Надоедина, а то у него уже скоро нервный тик начнется…
— Чем я хуже? — наконец подала голос Кира.
— Хуже, лучше… Разве можно сравнивать двух совершенно разных людей? Сравнивать можно только самого себя с самим собой из прошлого.
— М-м-м… — только и произнесла Кира.
— Отпусти все, — мягко, но решительно произнесла девушка.
Кира не произнесла ни слова. Поняв, что разговор дальше продолжать не имеет смысла, так как это было бы уже похоже на размазывание соплей, а не на желание помочь, Марина положила руку Кире на плечо, словно говоря этим жестом, что все обязательно будет в порядке, и только собиралась встать с дивана, как чей-то голос заставил ее резко обернуться:
— Ну-ну.
Проснувшись в два часа ночи, Юля обнаружила, что она раздета и лежит в теплой и чистой постельке, нигде нет ни девственниц, ни драконов, ни тем более птеродактилей — последнее вообще шокировало девушку. Так же рядом не обнаружилось одного светловолосого объекта. Почему Марина отсутствовала в столь поздний и ненадежный час, Юля не знала, а потому, решив поиграть в сыщика, напялила на голое тело огромную майку, в которой кареглазая чуть не потерялась, и выскользнула в коридор. Как это было ни тяжело признать… но все спали.
Юля встала на четвереньки и, принюхавшись, стала идти по следу. Шлейф Марининых духов тянулся в сторону гостиной — и, о аллилуйя, да возрадуются печеньки и печенки! — и там же, по-видимому, и заканчивался. Когда девушка подползла к двери, она услышала знакомый голос. Ну, тут конспирация была послана ко всем чертикам и, гордо ступив на порог, Юля только собиралась выдать царскую тираду, как замерла: Марина разговаривала с Кирой, причем таким голосом, что Юле захотелось кого-нибудь придушить. Немедленно.
— Ну-ну, — хмыкнула девушка.
На голос повернулись сразу две девушки. В глазах у Киры блеснула ненависть, в глазах Марины — обожепочемуопятьтакневовремя. Встав с дивана, светловолосая направилась к кареглазой. «Только не сбегай», — пронеслось в мыслях у Марины. И стоило старосте так подумать, как Юля развернулась и, даже не впечатавшись носом в косяк двери, стремительно пошла прочь.
Обернувшись к Кире, светловолосая произнесла:
— Я не прошу тебя становиться святой. Я прошу только подумать над моими словами. Не так уж и много, если рассудить.
И с этими словами Марина поспешила догонять свою вспыльчивую девушку.
Юля зашла в комнату и, дабы не крушить и не ломать ничего, подошла к своему столу, загребла целую жменю кока-кольных желатинок и, засунув их все в рот, стала с угрюмым видом жевать и таскать за пятачок Хряка. Свин отнесся к такому повороту событий философски — бьет, значит, любит.
Марина зашла в комнату буквально через минуту. В полумраке она не сразу смогла понять, что Юля обнимает огромную игрушку — ей показалось, что это бабайка пытается оторвать кареглазой голову, а она сопротивляется и держит его за… ну, неважно, просто сопротивляется.
— Швет не вклюшать, — с набитым ртом угрожающе произнесла Юля.
Присев на край кровати, Марина ласково отобрала у кареглазой Хряка и, поменявшись с ним местами — нет, тут Юля уже ни за что никого не держала, — притянула к себе насупившуюся девушку и, прижав к себе, нежно произнесла:
— Ну, ты и дубина.
— Я знаю, — буркнула Юля.
— Вечно нафантазируешь себе невесть что, а потом сама же мучаешься.
— Я знаю, — вновь буркнула кареглазая.