— Если так, то я абсолютно счастлива, что ты вернулась домой, потому что покупки к свадьбе — это ужасно захватывающая вещь, и мне так не хватало моей дорогой и единственной сестры! Ты представить себе не можешь, сколько магазинов я уже обошла, покупала самые разные вещи, которые нам будут нужны в доме. Хотя я думаю, мы будем жить с генералом после свадьбы, а это такой милый, забавный старик. Его сестра сказала, что всегда находила дом слишком большим, что будет рада жить с новой родственницей и что сделает меня новой домохозяйкой.
— Я надеюсь, тебе известно что-нибудь о домашнем хозяйстве?
— Пока я не знаю очень многого, но научусь, когда выйду замуж. — На лице у Лизы была написана такая счастливая уверенность, что Вирджинии не верилось, будто перед ней та Лиза, которая потеряла весь или практически весь интерес к жизни до поездки в Швейцарию. — Бэтти учит меня готовить, и у меня по этому предмету уйма книжек.
— Но ты все еще занимаешься музыкой?
— О, да. Конечно, я буду продолжать. Но, естественно, теперь на первом месте Клайв — и так будет всегда.
Вирджиния позволила ей говорить о Клайве и обо всех их планах на будущее. Лиза была целиком и полностью предана человеку, который через очень короткий промежуток времени должен был стать ее мужем. На ее лице было счастливое выражение, когда она даже просто упоминала его имя. Для Вирджинии это было открытием. Ведь она привыкла иметь сестру, которая жила только ради музыки.
Хотя тупая боль собственного сердца, стремящегося к человеку, которого она, наверное, никогда больше не увидит, делала ей совершенно понятным такое поведение. Не возможно вести себя по-другому, если в сердце любовь.
Кухонные часы отсчитывали минуты, а Лиза продолжала говорить, пока, наконец, не заметила, что Вирджиния была не только белой и изнуренной, но и едва слушала ее.
— Пойди, приляг. А я подожду прихода родителей. Они с ума сойдут от радости, — сказала она. — Папа ужасно по тебе скучал.
Вирджиния была довольна хотя бы из-за одного того, что была дома, и что на следующий день она увидит своих родителей и в особенности своего отца, который всегда понимал ее лучше, чем кто-нибудь другой.
Оказалось, что вернуться к привычной жизни было довольно трудным делом.
Нет, ее привязанность к родным не уменьшилась за время отсутствия, но другие интересы поглотили ее целиком. Она не могла думать ни о чем другом. И даже начала опасаться, что всю жизнь ее будет преследовать призрак одного человека, что как бы она ни старалась, она не сможет забыть его, и что обычная жизнь потеряет для нее всякий вкус.
Когда Лиза попросила ее пойти с ней по магазинам, она согласилась без всякого энтузиазма. Постельное белье, ткань для занавесок, антикварная мебель — ничто не могло привлечь ее внимание или удержать его надолго.
Она следовала за Лизой от прилавка к прилавку, и у нее было такое чувство, будто двигается она механически, как будто ее способность воспринимать окончательно отмерла. Даже красота свадебной фаты из брюссельских кружев, которая принадлежала их бабушке и которую Лиза предполагала надеть, оставила Вирджинию равнодушной.
Когда Клайв приехал из Бакингемшира, он предложил ей и Лизе провести вечер втроем. Вирджиния попыталась быть признательной, когда он рассказал им о своих планах устроить интересный вечер в знак благодарности за то, что она когда-то поужинала с ним и его отцом.
Они пошли в театр, потом в ночной клуб. Это должен был быть замечательный вечер, потому что Лиза казалось совершенно беззаботной, а Клайв был так горд, что она носила его кольцо. Но в Вирджинии было так мало жизни, что на влюбленную пару постепенно начало действовать ее настроение.
Когда Лиза пыталась заговорить с ней о Швейцарии и друзьях, с которыми она там познакомилась, она так решительно убиралась в свою раковину, что Лиза совершенно не могла понять, что же случилось.
Мать с отцом начали волноваться за нее, но даже отец, каким бы близким он не был для дочери, не мог ничего из нее вытащить. Швейцарский опыт был просто опыт, сказала она, и теперь, когда он был окончен, она проведет несколько недель отдыха, пока Лиза не выйдет замуж, а потом вернется к своей старой работе в Сити, если она все еще ждет ее.
За неделю до Рождества оба ее маленькие брата приехали домой из школы, и в квартире воцарился предпраздничный беспорядок. Ветки падуба и елок были прикреплены над картинами, и прихожую украсили ленты. Мальчики всегда любили проводить время с Вирджинией, и она приложила все усилия, чтобы проникнуться их возбужденным предпраздничным настроением и чтобы забыть ощущение внутренней пустоты, которое иногда заставляло ее презирать себя. Она была не способна с ним бороться и чувствовала себя плачевно слабой. Миссис Хольт начала приготовления к Рождеству в кухне, и Лиза помогала ей. Помощь Вирджинии была не такой, какой была когда-то, когда ей доставляла удовольствие каждая минута это грандиозной предрождественской готовки.
Порой ей удавалось незаметно уйти из дома. Она принималась в одиночестве бродить по улицам, избегая весело украшенных магазинных витрин. Все, о чем она могла думать, это гостиница “Грюнвальд” высоко в горах, где она однажды провела блаженно счастливый день с Леоном Хансоном, и приготовления, которые велись так к Рождеству.
Доктор Хансон наверняка уже вернулся туда, и с ним, конечно, была Карла. Они будут проводить чудесное время на лыжах, а по вечерам будут танцевать в гостинице.
Вполне вероятно, что Карла сумеет убедить доктора Хансона объявить об их помолвке, и, подобно Лизе и Клайву, они поженятся сразу после Нового года. Этого ждали от них друзья.
Мучая себя таким образом, она менялась прямо на глазах. Она принуждала себя ходить за покупками. В одном из магазинов она купила игрушки для Питера и Паулы, которые решила отправить им в разноцветных посылках, положив туда изысканный шарф ручной работы для Мэри Ван Лун и несколько действительно замечательных кружевных носовых платков для мадам д'Овернь, которые стоили довольно дорого, но это доставило ей массу удовольствия.
Потому что когда она сказала Леону Хансону, что очень привязалась к его тетушке, это было действительно так. Она послала ей почти тоскливую записку, вместе с носовыми платками, и мадам д'Овернь должна была растрогаться после того, как получит ее.
Она в тот же день пошла на почту, чтобы отправить все посылки. Тучи низко нависали над городом и не прекращался дождь. Она надела непромокаемый плащ и покрыла голову платком. Закончив дела она решила вернуться домой пешком, несмотря на погоду, потому что вся семья ушла и до ужина она должна была оставаться одна.
Она шла не замечая, что дождь промочил ей ноги и платок на голове совершенно отсырел. Но она едва ли сознавала эти неудобства и даже не считала их неудобствами, потому что мысли ее унеслись вместе с только что отправленными посылками в далекую Швейцарию.
Как раз когда она поднялась на последнюю ступеньку лестницы, которая вела в дом, к обочине дороги подъехала машина. Она не видела, как из такси вышел мужчина, уплатил водителю, потом повернулся и посмотрел на нее, стоящую на вершине лестницы. Что-то заставило ее задержаться и повернуть голову... Это был не сон. Темные глаза под полями мягкой фетровой шляпы были ей так чудесно знакомы.
Он быстро поднялся по ступеням и оказался рядом с нею. Бесцеремонно схватил ее за запястье и притянул к себе. Его голос был отрывистым:
— Значит, тут вы живете?
— Да, — еле проговорила она.
— Тогда идите и переоденьтесь во что-нибудь сухое и сразу выходите ко мне обратно. Я поймаю другое такси, а потом мы поедем куда-нибудь, где можно поговорить.
Теперь она была совершенно уверена в том, что спит.
— Дома никого нет, — сказала она. — Не хотите войти?
Он мгновение колебался, но только мгновение, и потом покачала головой.
— Нет, мне хотелось бы позже встретиться с вашими родителями. Сначала я хочу поговорить с вами. Поторопитесь!
Глава двадцатая