Ужин был подан, все устроились за длинными столами. Ева села со старыми подругами и их мужьями. Грифф нашел место за два стола от нее, почти вне поля зрения, и она делала все возможное, чтобы не стрелять глазами в его сторону. Дважды он поймал ее взгляд, оба раза выглядел сердитым, и она чувствовала, как ярко горят ее щеки.
– С тобой все в порядке, Ева? – спросила Джейн, которая сидела напротив.
– Да, конечно. – Ева чувствовала, что, скорее всего, пылает румянцем, и потянулась за своим бокалом. – Просто жарко.
Джейн сочувственно кивнула:
– Тебе, наверное, сложно переносить нашу жару после европейской прохлады?
– Да. Обычно мы забываем о жаре и просто помним прекрасный солнечный свет.
Остальные кивнули, соглашаясь, или вежливо рассмеялись.
Когда они покончили с главным блюдом, начались речи. Джонно Бриггс, который после школы стал профессиональным футболистом, рассказал забавную историю о том, как встретился с Барни в пабе Глазго. Отдали и дань уважения паре учителей, которые также пришли на встречу. Потом кому-то пришло в голову поговорить о самых успешных одноклассниках, и Еву попросили встать среди прочих. Когда она несколько неохотно поднялась с места, раздались громкие аплодисменты.
– Сделай для нас пируэт, Ева! – крикнул Барни. Она внутренне содрогнулась, вспоминая, как любила хвастаться своим мастерством в школьные годы. Сколько раз на пляже выполняла арабески и прыжки со шпагатом.
– Я не могу.
– Да ладно, давай, – подначивал шутливый парень с дальнего стола.
– Увы. Мое платье слишком тесное.
Ответ был принят с добродушным смехом.
По крайней мере, не пришлось говорить о боли в бедре. Она предпочла бы, чтобы никто об этом не узнал.
Пришел черед десертов. Еву снова обслуживала девушка с фиолетовыми волосами, которая говорила с ней раньше. Она весело улыбнулась ей и хитро подмигнула, словно они были давними подругами.
Ева обычно старалась не есть десерты, вот и на этот раз тоже съела лишь половину крем-брюле. Все стали подниматься из-за стола и собираться в группы. На одном конце бара была кофемашина, и Ева взяла чашку.
– Мы должны поговорить, – раздался глубокий голос за ее плечом.
Голос Гриффа. Ева чуть не пролила кофе.
Выражение его лица было серьезным. Можно было предположить, что он собирается узнать, почему она уехала. Попытается ли он раскрыть ее секрет?
Ева задрожала от ужаса.
– О чем ты хотел поговорить?
Улыбка Гриффа сказала ей, что сейчас не время шутить.
– Думается мне, мы оба выиграем от откровенного разговора. Давай выйдем на улицу. Кофе можешь взять с собой.
Ева и без того страдала от боли в бедре, а тут еще и высокие каблуки. Ей точно не донести чашку с горячим напитком.
– Я бы предпочла выпить его здесь.
Его выражение оставалось невозмутимым.
– Как хочешь. Нам некуда спешить.
Пытаясь подавить нервозность, она силилась выдавить из себя улыбку.
– Двадцать лет-то уже прошло. Куда бы ты хотел пойти?
Он кивнул в сторону стеклянных дверей, которые вели к другому балкону, поменьше.
– Там нас никто не потревожит.
Наедине с Гриффом. Отлично. С того момента, как решила вернуться в бухту, Ева знала, что этой встречи не избежать.
Когда он открыл перед ней дверь, она очутилась на балконе, освещенном лишь светом луны. Они стояли лицом к морю, бриз доносил до них шквал соленых брызг. Луна сияла над прибоем, бросая свет на серебристый завиток волн и белую пену.
Ева схватилась за балконную решетку, благодарная за опору. Теперь, при свете луны, Грифф казался даже выше.
– Итак. – Она смело взглянула ему в лицо. – Что бы ты хотел обсудить?
– Я думаю, ты и сама знаешь, Ева. Возможно, надеешься, что через двадцать лет я даже не заметил, как мы расстались, а я хотел бы знать, почему ты вдруг уехала из города, ничего мне не сказав.
Ева кивнула, глубоко вздохнув. Конечно, она догадалась, о чем он намерен спросить, и знала, что должна сказать ему правду. Если бы это было так просто! В молодости они могли говорить бесконечно, делились всеми своими тайнами. Ну, или почти всеми. Только вот прежнюю легкость и откровенность уже не вернуть. И теперь они практически незнакомцы.
У нее возникло искушение сослаться на мать в качестве оправдания, но это было бы трусостью. Хотя уехать тайком предложила именно мать.
«Я тебя понимаю, Ева, – сказала она в ту роковую ночь, когда они под покровом темноты покидали Изумрудную бухту. Ева плакала и просила разрешить ей увидеться с Гриффом. – Будь благоразумна, дорогая. Если ты постараешься объяснить, что мы собираемся сделать, расскажешь ему все. Он может предъявить свои требования, а это лишь все усложнит».