Карту с больничным мне швырнули, ну и хрен с ними. Листок Боброва заберу потом, я его предупредила, что после часу, а Тигран ничего не говорил. Отдаю Муравьёвой, бегу из двенадцатой палаты по изогнутому полукругом коридору в перевязочную, затем обратно на первый пост в пятую палату. Там Шевченко корчится от невыносимой боли…
— Укол, дайте мне промедол! — стонет он… «Тигран, сволочь, и я не права, что взяла кровь с утра?!»
Когда, звеня тележкой с перевязочным материалом, к палате подъезжает хромая, полненькая Мария Андреевна, процедурная медсестра, я звоню Александру Григорьевичу. Томительные минуты ожидания, но мы не можем обезболить, пока хирург не осмотрит рану, а трамадол — наркотический анальгетик — не помог. Господи, хоть бы всё обошлось!
Александр Григорьевич, ловко орудуя инструментами, проводит ревизию раны. Эвентрации — то есть выпадения кишок — нет, гной не течёт. Немного некроза в мышцах, но не критично. Ехидно злорадствую, что правильно взяла кровь, бегу на пост, чтобы оставить запись в истории и вызвать бригаду с наркотиками, в отделении они не хранятся. Муравьёва ищет диски с МРТ, подходит к Александру Григорьевичу. Тот звонит Тиграну, а Тигран мне. Нет бы сразу подойти ко мне! Случайно проговариваюсь Александру Григорьевичу, что готово КТ на Шевченко, там вместо двух затёков в брюшной полости нашли три. КТ было три дня назад, Александр Григорьевич сердится. Интеллигентно, но всё же. Звонит Тиграну. Попадает мне. От Тиграна. Потому что не показал заключение он. Глубоко дышим и идём в ординаторскую что-нибудь перекусить, живот урчит ужасно. Одиннадцать часов.
— Там Шевченко промедол не помогает…
В ординаторскую заглядывает медбрат Дима и выразительно смотрит прямо на меня, прекрасно зная, что занимаюсь им именно я. Только открытая печенюшка откладывается подальше, как и недопитый чай. Но поскольку я сопля зелёная, то я обеспокоенно смотрю на Марию Степановну, которая нисколько не теряет спокойствия.
— Когда делали последний укол? — чуть строго спрашивает она, и я, чуть порывшись в памяти, отвечаю:
— Пятнадцать минут назад вроде.
— Пока рано делать второй, — пожав плечами, уверенно делает заключение Мария Степановна. — Надо подождать.
— Может, морфин? — робко уточняет обычно жизнерадостный Дима, но Мария Степановна твёрдо отметает подобное предложение:
— Нет, это точно плохая идея. Иди, посмотри живот, где болит, что по дренажам, и посмотри, когда точно обезболивали.
Иду. Щупаю. Смотрю. Спрашиваю. Возвращаюсь. Докладываю.
— Болит в эпигастрии, никуда не отдаёт, по дренажам спокойно, промедол в десять тридцать пять. Что делать?
— Ничего. Ждать, — вздыхает Мария Степановна. Дима, получив указания, уходит, а я решаю разобраться с дисками.
Пока бегаю с дисками Муравьёвой (а не забрала их из архива именно я), Шевченко становится хуже. Боль усилилась, Александра Григорьевича нигде нет, Деревенского доставили в операционную. Хотя Александр Григорьевич не оперирует лапароскопически, но посмотреть на операцию хотел, поэтому он наверняка в четырнадцатой операционной, как и Тигран. А раз они оба лечат Шевченко, то я убью двух зайцев разом и доложу им обоим сразу. Бегу на четвёртый этаж через пятый (а лифт игнорирует не только первый этаж, но и почему-то четвёртый).
— Тигран Сафронович, у Шевченко боли в животе, эпигастрий, никуда не отдаёт, по дренажам спокойно, промедол не помогает, что делать?
Александра Григорьевича в операционной нет, а загорелое лицо Тиграна тут же вытягивается, как в прошлый раз, когда он стоял в операционной, а ему сказали, что у Шевченко полный живот крови. Неужели опять?..
— Делай срочно УЗИ, я договорюсь, и узнай, брали ли кровь с утра. — Злорадство усиливается стократно. — Если нет, то возьми «экспресс».
— Если вы не забирали направление, то всё сделано, — ровно отвечаю я.
— Я ничего не забирал, — раздражённо отвечает Тигран, смотря, как Деревенского погружают в наркоз и готовят к операции. — Сделай УЗИ, а там посмотрим. И скажи мне.
Киваю, бегу обратно. По пути встречаю Александра Григорьевича. Говорю то же самое. Седые брови сходятся на переносице, мне же становится совсем не хорошо.
— Боли в эпигастрии могут быть причиной нижнего инфаркта миокарда! — выдаёт он спустя несколько минут раздумий, а у меня всё холодеет в душе. ГПДР, кровотечение, а теперь ещё и инфаркт! — Нужно срочно взять ЭКГ! Татьяна, договаривайтесь с реанимацией!
УЗИ пока отменяется, Александр Григорьевич стоит рангом выше Тиграна, а потому его задания я буду выполнять в первую очередь. Дозваниваюсь до реанимации, пытаюсь объяснить, но кто будет слушать ординатора? Второй раз звонит уже Мария Степановна, и от её строгого тона дело сдвигается с мёртвой точки. Едем в реанимацию исключать инфаркт. Началось…