Выбрать главу

Анна Тимофеевна собирает сына в школу Она намазывает маслом ржаные толстые блины и заворачивает в газету. Кладет завтрак вместе с тетрадками, учебниками и пеналом в самодельный, обтянутый козелком ранец. Восьмилетний Юра, чистенько одетый, причесанный и наглаженный, с волнением следит за сборами.

— Ты все положила?

— Все, все, сынок, надевай свою амуницию.

От волнения Юра никак не может попасть и лямки ранца Анна Тимофеевна берет руку сына и просовывает в ременную петлю. Он нахлобучивает кепку и идет к двери.

— Не балуйся, сынок, слушайся учителей, — напутствует мать.

Юра быстро шагал по деревенской улице. Школа была расположена в другом конце деревни, за церковью и погостом. На церковной ограде, на стенах соседствующего с храмом сельсовета наклеены плакаты начала Великой Отечественной войны: «Родина-мать зовет!», «Будь героем!», «Смерть немецким оккупантам!», поблизости с десяток деревенских жителей под командой ветерана-инвалида занимались разучиванием ружейных приемов и шагистикой. Боевое оружие, не имевшееся в наличии, заменяли гладко обструганные палки.

— К но-ге!.. — кричал ветеран. — На пле-чо!.. Смир-но!.. Разучиваем парадный шаг!..

Юра Гагарин подошел к школьному крыльцу, украшенному еловыми ветками; сюда тоненькими струйками стекались со всех сторон деревенские ребятишки…

…Анна Тимофеевна из-под руки следила за сыном. Прихрамывая, подошел Алексей Иванович Гагарин. Его костистое лицо притемнилось.

— Не берут, чтоб им повылазило! — проговорил в сердцах. — Как сруб сгонять, так Гагарин, а как отечество защищать — пошел вон! Здоровьем я, вишь, им не угодил, чертям наповаженным!..

— Будет тебе, Алеша! — успокаивающе и печально сказала жена. — Никого не обойдет эта война проклятая.

— И то правда! — вздохнул Гагарин. — Люди сказывают, он к самой Вязьме вышел.

— Неужто на него управы нет?

— Будет управа в свой час.

— Когда же он настанет, этот час?

— Когда народ терпеть утомится…

Первый школьный день приближался к концу. Учительница Ксения Герасимовна предложила каждому новобранцу учебы прочесть свое любимое стихотворение. Сейчас, заикаясь и проглатывая слова, читала маленькая конопатая девочка:

…В каждом доме, в каждом чуме, На полях, в фабричном шуме Имя Ленина живет!..

И, вспыхнув всеми веснушками, девочка вернулась за парту.

— Молодец, Былинкина! — одобрила учительница. — Лупачев, теперь ты.

К столу учительницы шагнул толстый, молочный мальчик, похожий на мужичка с ноготок. Он аккуратно одернул свой серый пиджачок, прочистил горло и сказал, что любимого стихотворения у него нет.

— Ну так прочти какое хочешь, — улыбнулась учительница. — Пусть и нелюбимое.

Лупачев снова одернул пиджачок, откашлянул и сказал:

— А зачем мне нелюбимое запоминать? — И спокойно вернулся на свое место, ничуть не смущенный хихиканьем класса.

— Очень плохо, Лупачев, что ты не любишь стихов, — огорченно сказала Ксения Герасимовна. — Стихи делают красивее нашу жизнь… Гагарин!..

Она еще не договорила фамилии, а Юра выметнулся из-за парты и стремглав — к учительскому столу.

— Мое любимое стихотворение! — объявил он звонко, скользнув по классу загоревшимися глазами.

Он не заметил, что в окно за ним наблюдала мать, обеспокоенная долгим отсутствием сына, — первый школьный день действительно что-то затянулся.

Мой милый товарищ, мой летчик, Хочу я с тобой поглядеть, Как месяц по небу кочует, Как по лесу бродит медведь. Давно мне наскучило дома.

До этого места все шло прекрасно, на высшем вдохновении, но тут заело:

Давно мне наскучило дома… Давно мне наскучило дома…

— Что ты как испорченный граммофон, — прервала его учительница. — Давай дальше.

— «Давно мне наскучило дома…» — сказал Юра затухающим голосом.

Класс громко рассмеялся. Юра поглядел возмущенно на товарищей, сердито — на учительницу, и тут пронзительно прозвенел звонок — вестник освобождения.

— Ну, хоть тебе и наскучило дома, а придется идти домой, — улыбнулась Ксения Герасимовна. — Занятия окончены!

Ребята захлопали крышками парт.

— Не разбегаться! Стройтесь в линейку!

— Как это — в линейку, Ксения Герасимовна?

— По росту.

Началась катавасия. Особенно взволнован Юра. Он мерился с товарищами, проводя ребром ладони от чужого темени к своему виску, лбу, уху, и таким способом неизменно оказывался выше всех. Со скромной гордостью Юра занял место правофлангового, но отсюда его бесцеремонно теснили другие, рослые ученики, и он в конце концов очутился почти в хвосте.