Однако как бы там ни было, Джордж к Бобу в Сестрорецк в самом деле приезжал. Правда, дорога занимала гораздо больше времени, чем пребывание на сестрорецкой территории. Да, недолго он там был, однако успел заметить: Бобу там было очень даже нескучно. У него горели, сияли глаза! А такое с Бобом приключалось, ну и теперь, конечно, бывает тогда, когда Боб занимается каким-то очень важным для него делом. АКВАРИУМОМ, например. Само собой, во времена пребывания Боба в Сестрорецке, никакого АКВАРИУМА ещё не было.
Ехал Джордж туда, в Сестрорецк, следующим образом: из Ушково на автобусе до Зеленогорска, потом на электричке до Белоострова, а от Белоострова до Сестрорецка. Этот фрагмент (кусок) дороги ему страшно нравился. Особенно на перегоне от Белоострова до станции Курорт. И от станции Курорт до Сестрорецка – тоже. Но от Белоострова до Курорта – больше. Так сложились жизнь и история, что возле Курорта, и в самом Курорте Джордж всегда ощущал себя особенно уютно и комфортно. Как-то на своём законном месте. Кстати, отметить, что в былые времена у Джорджа был большой и кайфовый значок с надписью «Ceorgia For A Good Time Or A Life Time». Он его часто носил. Этот значок и теперь живёт, только тихо – бесшумно – незаметно – скрытно – таинственно – дремлет – отдыхает в недрах джорджевского жилища.
Боб тоже никогда не имел ничего против Курорта. Однажды, в самом начале семидесятых или даже в конце шестидесятых, мама Бориса, Людмила Харитоновна, отправилась в марте в Курорт. И взяла с собою Боба и Джорджа. То есть Борю и Толю. Было уже не холодно, снег подтаивал, солнышко посвечивало, они пошли вверх по берегу Сестры, неподалёку от того магического места, где она раздваивается и образует Остров. Ещё и столовая тогда там, в Курорте была – такая обычная, стандартная, никакая, типа советского traditional кафе, неподалеку от железнодорожной станции. Работала она. Но вот только тогда, в самом начале семидесятых или в конце шестидесятых, они – то есть ни Боря, ни Толя, и вообще ещё никто – толком ничего и не знали про Остров. В духовном смысле Острова ещё не было. Знание про Остров пришло несколько позже, а именно – летом 1974 года. После того как Джордж, который в то время сольно отдыхал в Курорте на даче вместе со своей бабушкой, отправился странствовать по уютным холмам, тропинкам, перелескам и кустам. Сначала он забрёл на шоссе. Пошел вперёд, в сторону Дюн. Машин и автобусов проезжало не очень много. Потом идти по шоссейной дороге надоело – осточертело – скучно стало, захотелось забрести в какие-нибудь более уютные и камерные места. Джордж в целом представлял себе где находится, однако без полутонов и нюансов.
Пошёл вниз, в сторону воды.
Вот и дорога, явно ведущая к заливу.
Не широкая дорога, не шоссейная, а скорее просёлочная.
Или похожая на просёлочную.
Вот и пансионат «Дюны».
Вот и сам залив.
Джордж пошёл вдоль берега залива, вдоль берега мелкого и такого Финского залива. Вокруг купались, загорали, по-летнему резвились совершенно разной масти люди. И такие, и сякие. Джордж никого из них не знал. Никто из них тоже не знал Джорджа, но ни для кого – ни для Джорджа, ни для купающихся, загорающих, резвящихся и разномастных людей это не стало проблемой. Было, кстати, тепло, не очень жарко, не дико и страшно жарко, не охуительно жарко, но тепло, в самом деле тепло, эдак вот ласково и по-летнему тепло. Это было лето, именно лето, о котором Майк Науменко в своё время пел, что оно сведёт его со света..
Джордж продолжал идти вдоль берега.
Всё было как-то естественно.
Как нередко бывает в молодости.
Наверное, так бывает только в молодости.
Некоторые нюансы и детали окружающего воспринимались Джорджем просто и естественно. Сами собой. Поэтому он в эти нюансы, и уж тем более, и в детали, не пытался вдумываться. Что-то, впрочем, запомнилось само собой. Что-то совсем не запомнилось. Например, много лет спустя, Джордж честно пытался понять, видел ли он в то время, когда шёл вдоль берега Финского залива, дальние полоски фортов и блестящую точечку Кронштатдского храма.. Нет, вроде бы нет. Не запомнились ему и люди, находившиеся неподалёку. Правда, они ему совершенно были незнакомы, поэтому – отчего бы – зачем – почему – чего ради, – спрашивается, он должен был их запоминать?