Для начала Константин Николаевич рассмотрел самое важное для Вильямса, за которое, если б Николай I решился (а он еще может решиться, Алертон официально не имел защитительного статуса дипломата), его бы повесили. Кража важного документа — так называемого лжезавещания Николая I (условное название попаданца).
А чтобы англичанин быстрее думал и резче боялся, Константин Николаевич специально остановился гибельного действия этого поступка. Вроде бы испугался. Во всяком случае, переход к обычному уголовному делу о бриллиантах, где главная опасность состояла лишь в том, что жертвы были из императорской семьи, а во втором случае и сам император.
Но там все-таки гибельная петля вырисовалась не так явственно. И свое правительство могло защитить, тогда как в случае с документом оно будет тупо молчать.
Что Константину Николаевичу и надо было. Причем «дело о краже бриллиантов» для него не представляло интереса, он было уже раскрыто. Англичанину надо было просто показать, что жандармерия почти все знает и ей надо лишь добровольное признание главного преступника.
Алертон, кстати, несколько раз пытался сфальсифицировать дело. В свою пользу, разумеется. Попаданец легко его поправил, буквально на пальцах продемонстрировав, как реально шли события.
Единственно, что не знал великий князь — это мотивацию. Они же могли встревожить жандармов (так потом и было) оказалось, элементарная жадность.
Алертон, увидев, какие серьезные прорехи наблюдаются в охране, решил «за одним» еще и прибарахлить драгоценные камни. О них ему рассказал Андриан Два Пальца. Он же и сработался со своими людьми
Своровали удивительно легко, но потом все же русская жандармерия взяла след. Уголовников взяли, а сам Алертон чудом ушел (наивная версия). Пришлось переходить на полуофициальное положение, сменив имя
Потом перешли на второе бриллиантовое дело, параллельно — платиновое. А вот здесь оказалось Константин Николаевич перемудрил, забыв, что все-таки здесь не XXI век. Никто нигде никого не прикрывал.
Оба этих дела развивались самостоятельно. Просто платиновое шло по инициативе Лондона, тогда как кража бриллиантов со скипетра шла из-за активизации джентльменов из английского посольства. Алертон даже уточнил — наиболее был оживлен Стюарт, который, в конце концов, и стал главным инициатором.
Схему выбрали старую и простую — воруют уголовники, им помогают местные слуги. И ведь опять прошло, Алертон даже обиделся за русских (ну, и за себя, конечно).
Вот здесь Константин Николаевич задумался. Первоначально он хотел взять на крючок джентльменов при помощи лжезавещания Николая I. Однако, этот вариант зарезал сам император своим запретом обострить обстановку.
А между тем, бриллианты скипетра до сих пор не были обнаружены. Ведь тогда доминировала версия о «прихватизации» еще в XVIII веке по приказу самими монархами — толи бабка нынешнего императора Екатерина II, то ли отец у оного же Павел I. Ну и, по сути, реально уже не искали.
Теперь же следствие радикально изменило направление. А потому проблема поиска стала очень актуальной. А поскольку опять рядышком англичане, то и зубодробительной. Ведь Николай I вои взгляды не изменил!
В общем, стоит изменить концепцию. Раз уж император и без того приказал отпустить виновников из англичан, то так и сделаем. Но он потребует от этого лжеГенриха взамен императорские бриллианты. Нечего тут воровать национальное богатство!
Но вначале напугать до непроизвольного выделение мочи. Чтобы даже и мысли не было сопротивляться!
— Что же, оба дела уже закрыты. Хотя, признаюсь, какие-то мелочи вы открылись. Уголовников мы наказали. Кое-кого даже повесили, но в основном отправили на каторгу или в ссылку. В столицу им все одно теперь запрет въезжать. Иностранцам же, то есть вам и Стюарту наказание бы одно — выезд заграницу с запретом появления в России в дальнейшем навсегда.
Но, Вильям Алертон ваш последний поступок перекрыл все ваши возможности. Только виселица и при том никакого смягчение. Даже ходатайство английского правительства не поможет. Да и не будет оно, между нами, вмешиваться. Слишком уж пованивает дело.
Увы, господин Алертон, лично вы будете повешены, я думаю, на следующей неделе. Где-нибудь в середине. Прощайте, и да смилуется Господь над вашей бессмертной душой!
Голубчик, — это следователь уже писарю, — попросите еще надзирателей, надо вынести тело.
«Он уже так обо мне говорит, словно я умер, — пронеслось в голове Алертона, — но ведь, черт возьми, я не хочу умирать!»
Он воскликнул, громко и экспрессивно: