– В свое время у тебя были для этого весьма веские основания!
– Похоже, я получила именно то, чего хотела, да? Что может быть хуже, чем потерять любимого человека?
– Наверное, иметь ребенка, после того как он умрет, – задумчиво произнесла Пайпер. Она потянулась за своим стаканом. – Если ты так уверена, что рак у Майкла возник как результат воздействия химических препаратов, то где гарантия, что ребенок родится здоровым?
– Есть специальные тесты.
– Да ты с ума сошла!
– Это твое профессиональное мнение?
– Нет, дружеское.
– Я люблю его.
– Нет. Ты влюблена в то, что скоро потеряешь, – жестко ответила Пайпер. – И в то, что он сильно в тебе сейчас нуждается.
– Нет! – закричала я. – Я хочу помогать ему! Заботиться о нем! Сейчас я бы все отдала за то, о чем он мечтал. За детей! За дом! И все это я хочу иметь вместе с ним. На что бы я сейчас ни пошла, чтобы все это у нас было!
– Фрэнни, – мягко произнесла Пайпер. – Ничья на земле любовь не сможет спасти его. Даже твоя.
Утром мы с Пайпер, проглотив по парочке таблеток от головной боли, отправились к Ведланам. Гордон был необычайно любезен, он обнял меня, а Пайпер пожал руку. Майкл сидел в кресле и с неприкрытым удивлением разглядывал меня.
– Я не знал, что вы приедете сегодня!
– Да, мы пришли, чтобы попрощаться. Нам с Пайпер нужно возвращаться в Чикаго, – сказала я, затем наклонилась и приникла губами к его уху. – Мы не можем здесь долго оставаться.
– И я тоже, – одними губами ответил Майкл.
32
Никаких украшений.
Никакой елки, Микки-Маус и то по телевизору. Наверное, многие родители сказали бы: « Это же последнее Рождество для нашего сына. Давай сделаем так, чтобы он запомнил его». Но и Норма, и Гордон считали, что любые поздравления сейчас будут неуместны. А Майкл никаким образом не показывал своего отношения ко всему этому. Может быть, он просто забыл, что наступает Рождество?
Однако за день до наступления Нового года я удостоилась долгожданного разрешения отвезти его в Чикаго. Как охарактеризовать свое тогдашнее настроение? Наверное, как исступленно-восторженное. Не могли на него повлиять даже врученные мне Гордоном три конверта, в каждом из которых лежал листок, где со скрупулезной точностью были расписаны по дням рекомендации, как ухаживать за Майклом.
– Что ж, теперь у вас появилась возможность пригласить друзей на партию в бридж, – порадовалась я за Норму.
– Нет, – с обычной категоричностью отрезала она. – Если нам что и необходимо сейчас, так это хороший крепкий сон.
Я заметила, что родители Майкла здорово сдали и теперь выглядели на свои полные восемьдесят.
– Желаю тебе приятно провести время, красавчик, – целуя сына в щеку, проскрипела Норма.
Голос ее был как всегда сух, как Аравийская пустыня.
Всю дорогу до Чикаго Майкл явно нервничал. Вертел головой по сторонам, бесчисленное число раз задавал вопросы типа: «Куда это мы едем? А сколько осталось до места?» Может быть, это мой старенький «фольксваген» так дезориентировал его?
...Шел проливной дождь, когда мы подъезжали. Но когда на фоне хмурого декабрьского неба появились силуэты первых небоскребов, как загадочные строения Изумрудного Города, он не мог скрыть своего восторга.
– Какой великолепный вид! – воскликнул Майкл. Похоже, он забыл, как сильно ненавидел это место еще совсем недавно...
– Как ты находишь мою квартиру? – спросила я его, когда мы, наконец, приехали.
Окинув комнаты изучающим взглядом, он спокойно ответил:
– Похоже, скоро у меня будет собственная квартирка, но поменьше.
Мы сидели за обеденным столом и лакомились стручковым перцем. Майкл пролил свой стакан яблочного сока на пол. Он удивился, смутился и расстроился одновременно. И тут же принялся причитать, обращаясь к себе почему-то в третьем лице:
– Как же ты глуп! Зачем ты устроил здесь такой беспорядок...
– Милый, ну зачем ты так о себе, – умоляла его тем временем я, мгновенно промокнув пятно на ковре, ликвидировав таким образом доказательства его беспомощности. – Это все болезнь виновата. Ну, подумаешь, уронил что-то... Ты ведь не виноват в этом. А зачем-то обвиняешь себя.
– Извини, – сказал он, слегка успокоившись.
Но я не знаю, что он имел в виду. То ли просил прощения за пролитый сок, то ли извинялся за свою вспышку...
А ночью мы любили друг друга. Чувственно, сильно и нежно. Но я ощущала, как тяжело даются Майклу все эти объятья.
– Тебе нравится со мной?
– Да, очень, – ответил Майкл.
– Я люблю тебя. – Да.
Я принялась ласкать его лицо.
– Мне всегда казалось, что я тебе не очень нравлюсь...
– Это ты самой себе не нравишься, – как бы очнувшись, уверенно заявил Майкл. – А я, я тебя люблю.
И утром мы снова занимались любовью. Похоже, я в тот день решилась его окончательно доконать.
– И пусть отныне у нас вечно будет Новый год! – предложила я и забеспокоилась. – Ведь сегодня наступает Новый год, ты помнишь, правда? И пусть это будет незабываемый год!
– Я забыл слишком многое, – грустно ответил Майкл, откинувшись на свою подушку. В его голосе отчетливо послышалось желание угодить мне.
...Мы чистили зубы, стоя рядышком перед раковиной. Как в былые годы, когда только что поженились. Но в первый момент Майкл взял свою щетку, словно бритву, и принялся водить ею по щеке. Чтобы не расплакаться, я отвернулась. А потом показала ему, как следует пользоваться этой проклятой щеткой.
Моя вечно беременная сестра заявилась в сопровождении своего мужа и четырехлетнего Лу – сыночка, большую часть визита проведшего за атаками на живот своей матушки. Исключение составляли те моменты, когда Надин заставляла его демонстрировать свои способности, словно породистого щенка на собачьем аукционе.
– Ну-ка, покажи нам, как ты считаешь до десяти, – настаивала она.
Нам трижды пришлось прослушать алфавит, дважды – «В лесу родилась елочка...». Наконец довольная Надин угомонилась и наградила сыночка вытащенной из сумки слипшейся шоколадкой, которую он тут же не преминул размазать по моему ковру.
После полудня заявилась Сьюзан (Барри так и не показался). Когда я спросила о нем, она только пожала плечами. А Майкл ни разу не спросил о нем – то ли из-за забывчивости, то ли из вежливости. На улице моросил дождь, но было достаточно тепло, и мы по настоянию Сьюзан решили вооружиться зонтами и совершить вылазку в близлежащий сквер. Да, ей чертовски нравилось что-то вечно организовывать!
– Ты бы не стал возражать, милый? – решила все-таки поинтересоваться я.
– Конечно, конечно... – быстро согласился он и застыл, ожидая, что я подскажу, что нужно теперь делать.
Когда он нацепил на свою облезшую, покрытую шрамами голову вязаную шапочку, то стал так похож на прежнего Майкла, что у меня навернулась слеза. Можно было даже подумать, что все происшедшее – плод чьего-то больного воображения. Можно, но стоило ли?
В лифте он с такой заинтересованностью обратился к случайному попутчику, что тот настолько удивился, что вступил с ним в беседу.
– Привет! Как дела?
– Ужасно! Ненавижу этот Новый год. Ну, ничего, скоро, Бог даст, стартует чемпионат по футболу...
Наконец дверь лифта открылась и Майкл с сожалением произнес:
– Мне тоже это не нравится. Спасибо. Было очень приятно поговорить с вами! – Мы с Сьюзан взяли его под руки и двинулись к выходу. По дороге он успел поздороваться еще с двумя жильцами. Один нерешительно улыбнулся в ответ, другой – только выразительно покрутил пальцем у виска.
– Будем открывать зонты? – спросила Сьюзан. – Может быть, не стоит? Дождь почти не ощущается.
– Да, конечно, – отозвался Майкл.
Мы остановились у светофора, чтобы пропустить машины. Рядом оказалась женщина с собакой на поводке.
– Ну что же это за уродина, эта гадкая собака! – во всеуслышание прокомментировал Майкл.