— Обязательно съезжу в Армению, — сказала Зина.
— Посмотреть памятник украинской архитектуры?
Налегин слушал рассказ майора и смотрел по сторонам, но, как и в Москве, думал только о Сочневой. Наконец в открытые окна машины ударила вечерняя прохлада полей. Они выехали за город.
— Значит, так, — сказал Вирко. — В том городке две гостиницы. В первой для Сочневой мест не окажется. Собственно, в это время года их нет ни в одной гостинице, но во второй, в дальней, для нее будет одно в двухместном номере, рядом с Зиночкой. И приедем мы туда на час раньше этой Сочневой. Так, Микола?
Он повернулся к шоферу. Микола, такой же молчаливый, как и его московский коллега, кивнул в знак согласия.
— Но она может поехать к знакомым? Или остановиться на частной квартире?
— По курорту проезд машин воспрещен, а на автостанции ее будет ждать наш человек.
Дежурной по этажу, показывавшей ей номер, Сочнева почти насильно сунула в карман плитку шоколада.
— Ничего, ничего, погрызете… Ночь длинная.
Номер ей понравился — чистенький, светлый, две широкие кровати под желтыми верблюжьими одеялами, пружинящий под ногами ковер.
Сочнева уже хотела пройти к шкафу и переодеться, как дверь ванной позади нее открылась, на пороге показалось красное, разомлевшее от жары, хрупкое существо, закутанное в банную простынь.
— Господи, — ахнуло оно, увидев баул, — какая прелестная сумка! Как товаровед, могу точно сказать — работа польских мастеров. Артикул 617.
Сочнева засмеялась, у нее была широкая, открытая улыбка, которая как бы скрадывала на короткое время постоянно плутоватое выражение лица.
— Не ошиблись!
Только теперь она увидела висевший за дверью ярко-красный дамский плащ с косынкой, высовывавшейся из кармана.
— Вы случайно не в «Ванде» ее покупали?
— В «Ванде». Сегодня утром. Вы, наверное, москвичка?
— Да. А вы?
— Я из Ленинграда. — Вдали от Остромска Сочнева не считала для себя обязательным строго придерживаться истины.
— Меня зовут Ингой. А вас?
— Алла. Курортная поликлиника все там же? С почкой у меня не все ладно.
— Там же… Одна больная тоже пошла к специалисту, но спутала при этом этажи. Не слыхали?
Еще через несколько минут из их номера доносился громкий смех.
— А я голову-то не промыла, — сказала Инга, перебирая длинные потемневшие от купания волосы. — Я сейчас.
Когда из ванной раздался мерный гул заработавшего крана, Сочнева нашла в шкафу сумочку своей соседки и открыла ее. Там оказался целый набор маленьких бутылочек коньяка, бланк почтового перевода на весьма приличную сумму и паспорт Хрусталевой. Инга значилась по нему уроженкой Москвы, проживавшей на Арбате, недавно расторгшей брак гражданином Хрусталевым. В главе «особые отметки» стоял небольшой фиолетовый штамп «Комиссионный магазин № 58».
— Чудесно! — вырвалось у Сочневой. — Вот повезло!
Глава 18. На рассвете
В просторном холле на четвёртом этаже было полутемно. Свет горел только на лестничной клетке. Налегин сидел в мягком кресле у окна и смотрел вниз. Неподалеку, в комнатке кастелянши, дверь которой была приоткрыта, на мягком диване дремала дежурная по этажу. Она лежала вниз лицом, у нее болел глаз. Кравченко с неизменным транзистором в руках занял позицию на поролоновых подушках второго дивана против дежурной и не спускал глаз с освещенной лестничной клетки.
За большим, во всю стену, распахнутым окном была видна освещенная неяркими лампами дневного света узкая серебристо-зеленоватая улица. По другую сторону ее чернело трехэтажное здание санатория с деревянными балконами с затейливой анфиладой террас, веранд, переходов, нешироких стрельчатых окон и оконцев. Под самой крышей там всю ночь светило круглое, словно иллюминатор, окно.
До самого утра мимо гостиницы вверх и вниз по крутой улице подымались люди. Они шли поодиночке, по двое и большими компаниями. Налегину казалось, что их шутки и смех раздаются почти рядом, у самого кресла.
«Зимой здесь, наверное, остаются одни больные, подумал Налегин, еще глубже забираясь в кресло.