Сэм поприветствовал ее кивком.
Кьяра переоделась, неторопливо размялась и начала с груши.
Сэм, как всегда, приглядывал, иногда ворчливо ругался, поправляя удар.
Но в целом он и сам признавал, что делать ему было особо нечего.
Отсутствие некоторой техничности с лихвой компенсировалось яростью и полной отдачей.
Он покосился на новичка, спокойно и очень даже профессионально отрабатывающего удары в углу зала. Тот остановился, едва Кьяра увлеклась, и теперь смотрел, не отрываясь.
Она не замечала интереса. Пока что.
Сэм торопливо пошел к наблюдателю.
— Ты занимайся, парнишка, занимайся, — прогудел он, положив тяжеленную ладонь на плечо мужчине, — нехер пялиться.
— А в чем дело? — Тот неодобрительно глянул на Сэма и дернул плечом, пытаясь сбросить руку.
Сэм чуть усилил нажим, и стало понятно, что титул чемпиона в тяжелом весе он получал в свое время не за красивые глаза.
— Здесь мой зал и мои правила. Люди ходят заниматься. И не любят, когда на них смотрят.
Он сжал пальцы сильнее — парень едва заметно скривился — и отошел.
Кьяра даже не заметила этой сцены, увлеченно отрабатывая двойной.
Только так, превозмогая себя, мучая себя, загоняя себя до полусмерти, она чувствовала, что живет.
Домой она приползла, еле передвигая ноги и сразу упала на кровать.
Кьяра так устала, что никаких снов ей сниться не должно было.
Никаких.
Сирена, летящие прямо на нее разноцветные огни, голоса.
Глаза Сонни, смешливые и черные. Его губы, такие нежные, такие теплые. О, она прекрасно знала их вкус!
Его губы, исследующие ключицу какой-то, не виденной ранее, девки.
Его глаза, глядящие прямо на нее. Все так же, смешливо. Не испуганно. Не удивленно. Словно ждал. Словно хотел, чтоб увидела.
Его руки, задирающие короткую блядскую юбку. Показательно.
Звезды над головой. Так много. Так много!
И пропасть под ногами. Черная. Ни одного огонька.
Сирена. Крики, где-то в отдалении. Боль. Словно в голове взрываются те самые звезды, что так равнодушно смотрели, как она делает свой последний шаг. В пустоту.
И внезапно все исчезло.
Никакой боли. Никаких звуков. Никаких огней.
Только она и тоннель.
Длинный, бетонный тоннель.
Она стоит, тревожно вглядываясь, прекрасно зная, ведь когда-то читала, что в конце тоннеля должен быть свет.
Идти надо на свет.
Но никакого света Кьяра не видит.
Светло там, где она стоит.
А дальше — тьма.
Живая, густая, наползающая постепенно, но неотвратимо.
И есть ощущение, что никуда, никуда от нее не деться.
Что из этой тьмы, пробирающей до костей ужасом, из этого мрака сейчас выйдет…
Кто-то.
Потому что он уже там. Он уже смотрит. Он уже оценивает, облизываясь и подбираясь все ближе и ближе.
И еще чуть-чуть. Еще немного.
Но как же так?
Кьяра находит в себе силы, за этим, все заслоняющим, удушающим ужасом, удивиться слабо и безвольно.
Как же так?
А как же свет?
Ведь свет должен быть…
Наверно, не для нее. Не для таких, как она.
Тьма все ближе, и ужас так сковывает конечности, что двинуться невозможно.
И только внутри, где-то очень глубоко, возникает протест. Возникает дикое, невозможное желание избежать этого. Все ее существо сопротивляется, и это не разум, это нечто глубинное, животное, то, что всегда, вопреки всему на свете, тянется к жизни.
Кьяра вынырнула из сна мокрая насквозь. Ее одежда, волосы, даже постельное белье было влажным и неприятно липким.
Привычно уже, за последние несколько лет, резанула болью спина. Перелом, полученный тогда, останется с ней навсегда.
В больнице не обнадеживали. Там вообще дико удивлялись, что она выкарабкалась, потому что с такими травмами не живут.
Но она встала.
Упорно трудилась, наращивая мышечный корсет, чтоб хоть как-то поддержать сломанную спину. Много тренировалась.
Загоняла себя до полуобморочного состояния, чтоб потом забыться сном. Без сновидений.
Обязательно без.
Потому что в своих снах она всегда видела одно и то же.
Серый бетонный тоннель.
И тьму, наползающую на нее.
И глаза, жадные, звериные, поблескивающие, ожидающие ее. Знающие, что рано или поздно… Рано или поздно.
Сонни не пришел в больницу ни разу. Никто из так называемых друзей, с которыми она тусила тогда, не пришел.
Кьяра не думала о них.
Ей было некогда.
Работа, тренировки, восстановление.
Все, что угодно, и побольше, побольше, чтоб не думать, не вспоминать.
И осознавать. Не разумом, а телом. Что жива.
Сэм в последнее время что-то говорил о турнире для женщин.
Кьяра не собиралась участвовать. Потому что это риск для жизни.
А она планировала жить долго.
Очень долго.
Как можно дольше.
Потому что теперь она знала, что ждет ее там, в конце туннеля.
И собиралась избегать этого столько времени, сколько сможет.