Подружки шли по знакомому с юности маршруту, разговаривали, хихикали и чувствовали себя почему-то особенно счастливыми. Был ноябрь, привычная мягкая метель и Новый Год впереди.
***
- Че-е-ерт, смотри, Лен, карусели нет...
Надя с грустью смотрела на то место, где всегда, с того самого первого дня, когда родители привели ее, семилетнюю, в этот парк, стояла карусель. Теперь там было темно и пусто. Парк перестраивался, устанавливались новые аттракционы, выкорчевывались многолетние деревья. Жизнь менялась.
Лена посмотрела в темную пустоту, в этот раз не украшенную снегом, потому что ноябрь их тридцатилетней жизни выдался бесснежным и теплым, потом на опечаленную подругу, поправила ворот практичного серого пуховика, давно заменившего стильные приталенные пальто с мехом, и улыбнулась:
- Как призрачно мерцает карусель...
- И в парке все уже заледенело... - подхватила с готовностью Надя, и подруги с удовольствием повторили свой ежегодный ритуал.
Да, несмотря на то, что жизнь бежала с каждым годом все быстрее, пройти в ноябре по заснеженной, или незаснеженной улице мимо парка и продекламировать тот самый примитивный стишок, так весело сочиненный ими в далекие и наивные шестнадцать - было в этом что-то постоянное. Что-то настолько правильное и необходимое, что, когда в один год Надя в ноябре уехала по работе и пропустила эту прогулку, было ощущение потери. И странности.
Лена, счастливо живущая все с тем же мужчиной и все там же, не работавшая в своей жизни ни одного дня и разведшая на территории однокомнатной хрущевки десять кошек, говорила о том, что ее достали разговоры о детях, что они с гражданским мужем сами решат, когда, что она совершенно здорова и еще успеет.
Надя, не так давно все же вышедшая замуж и успевшая родить ребенка, помалкивала. Она не хотела переубеждать подругу, считая, что каждый должен решать для себя, но почему-то в глубине души жалела немного Лену, потому что было что-то неправильное в том, чтоб жить молодой еще женщине в тридцати квадратных метрах с десятью кошками, не спать по ночам, без конца прибираясь и отвлекаясь на бездумный серф в интернете, и не иметь особых увлечений, кроме уборки, кошек и мужа, и даже за свои тридцать три года не выехать ни разу за пределы их небольшого города. Потому что не с кем оставить животных.
Сама Надя, объездившая полстраны по работе и дикое количество туристических стран по собственному желанию, немного скучала, сидя теперь дома в декрете, и хотела быстрее вернуться в офис.
Жизнь все дальше разводила их, интересы были абсолютно разными, и казалось, что ничего общего, кроме школьного прошлого и веселой юности, скоро и не останется…
Но…
Карусель, которую давно убрали из темного парка, все еще жила в их памяти. И голоса их, молодые, веселые, все еще звучали в головах.
А еще им было уютно молчать друг с другом.
Весело бродить по торговым центрам и болтать обо всем на свете. У них было нечто большее, чем общее прошлое.
***
Ноябрь опять был снежным.
Таким… очень-очень теплым и пушистым, как когда-то давно, когда две веселые шестнадцатилетки, хихикая и перебивая друг друга, сочиняли немудрящий стишок про карусель, которая мерцает, и про снег, который, как белая вата.
Надя остановилась напротив, на том самом, их с Леной, месте.
Карусель, немного другая, но так похожая на ту, из времен их юности, стояла в полумраке парка, естественно, таинственно мерцая.
Надя посмотрела вверх, поймала губами падающие из темного космоса снежинки. Они таяли на коже, словно слезы, которых уже не было.
- Надеюсь, ты видишь это, Лен? – спросила она.
Подруга, не справившаяся этой осенью с раком и похороненная на городском кладбище, естественно, ответить не могла.
Но Наде показалось на миг, что ее коснулся теплый ноябрьский ветер, целуя в щеки на прощание.
Она улыбнулась, поправила капюшон, прочитала сообщение от мужа с информацией, что с ребенком все в порядке, они делают уроки и ждут ее домой, посмотрела еще раз на подсвеченную карусель и пошла тихо по привычному маршруту, иногда вскидывая лицо к небу и беззвучно, для них двоих только, шепча немудрящий стишок, навсегда соединивший двух таких разных девчонок.
Настолько сильно, что ничего не смогло разъединить.