— Солнце рассветное нам полыхнет,
Горе-печаль — все покинет, уйдет…
Дракон был белым. Провидцы сказали, что это к беде.
Хотя, что может быть хуже, чем появление дракона, не важно, какой масти, в землях кнеза? Рядом с людьми?
Но белый… Это означало болезни, неурожай. Голод.
Дракон разорял пограничные деревушки, утаскивал коз и телят.
Рыцари, отправленные воевать его, не возвращались. Объявленная награда не помогала.
Петер уехал со своей дружиной ранним морозным утром.
Магда не хотела, чтоб он ехал, упрашивала, уговаривала, плакала даже.
Но он кнез. Это его люди. Это его земля.
Петер уехал. Не обернувшись.
Когда через две недели в ворота замка въехал единственный оставшийся в живых рыцарь, Магда не заплакала.
Молча выслушала, приказала обогреть и подлечить.
И ушла к себе.
— Милый, любимый, день счастья пришел!
Будет теперь все у нас хорошо!
Магда мурлыкала песню, которая так раздражала Петера. Потому что она заканчивалась плохо. Последние четыре строки были грустными.
Она встряхнула длинными волосами. Петеру так нравилось зарываться в них руками, оттягивать тяжелые локоны назад, открывая доступ к нежной ямочке между ключицами.
Кнесинка взяла серебряные ножницы и начала отрезать волосы по частям. Они будут мешать.
Затем достала одежду мужа, критически осмотрела. Петер сильно раздался в плечах за последний год, налился мощью, и многие вещи ему были маловаты.
Ей тоже не особо подойдут, но если затянуть потуже пояс…
Магда переоделась, порадовавшись, что у нее не очень пышная грудь, и вполне аккуратно смотрится под простой льняной рубахой. Сверху камзол — и вообще незаметна будет.
Плащ, капюшон на голову, и нет хрупкой девушки. Есть юноша, не рыцарь, обычный юноша, едущий по своим делам.
Рыцарь не видел мертвого кнеза. Он вообще мало что видел. Только огонь, только огромную черную тень от крыльев.
Петер жив.
Магда была в этом уверена.
Он не может умереть вот так, от когтей какого-то там дракона.
Он жив.
По другому быть не может. Просто не может.
Магда еще раз критически осмотрела себя и вышла из комнаты, по пути раздавая последние указания прислуге и отмахиваясь от вопросов и попыток навязать сопровождение.
К дракону ездили по одному. Рыцари.
К дракону ездили толпой. Тоже рыцари.
Никто не вернулся.
Почему?
Она поедет, посмотрит.
Потому что там Петер. И он жив.
А последние четыре строчки песни никогда не сбудутся.
Потому что она никогда их не споет.
Друзья, последние четыре строчки. Их можно не читать.
Утром на кладбище молча пойду,
Каменный крест без ограды найду.
К камню приникну горячей щекой.
Милый, любимый, я рядом. С тобой.
Текст песни мой.
Двадцать минут
— Нравится? — голос, неожиданно прозвучавший из темного угла кабинки заставил подпрыгнуть. Аля, взвизгнув, отшатнулась в противоположный угол, с ужасом уставившись на темную фигуру, которой здесь явно быть не должно.
Но была.
Здесь. В замкнутом пространстве маленькой кабинки колеса обозрения, медленно поднимающейся вверх. Но пока еще невысоко, можно спрыгнуть!
Аля кинулась к двери, но нежданный пассажир, резко поднявшись, перехватил ее за талию и легко откинул назад, на сиденье.
— Ты чего, дура? Разобьешься! Смотри, высоко уже!
Аля метнула взгляд на окна. В самом деле высоко. Не спрыгнешь.
— Кто вы? Что вам надо? — голос получился неожиданно писклявым. От страха, наверное.
— Я пассажир. Еду вот, красотами города любуюсь, — с сарказмом ответил ее спутник.
— Но здесь не было никого!
— Как же не было? Я был. Ты просто плохо смотрела.
Аля понемногу успокаивалась. И уже без паники разглядывала пассажира. Парень, может, чуть старше ее, высокий и стройный. Во всем темном, на голове капюшон, только челка черная свисает, да пирсинг на губе поблескивает. Рукава толстовки закатаны до локтей, руки все в татуировках. Рваные джинсы. Обычный парень, таких полно ходит по улице. Но вот встретить его дождливым осенним вечером в кабинке колеса обозрения… Странно. Что он здесь забыл? Один?
— Ты чего здесь забыла? Одна? — Аля даже не удивилась, когда он спросил. Логично же.
— Я… Просто гуляла… Увидела вот…
И замолчала, понимая, что звучит как-то глупо.
Но не объяснять же случайному парню, все свои любовные перипетии?
Аля отвернулась к окну. Кабинка поднималась медленно, еще даже кроны деревьев не преодолела. Это колесо обозрения совершало полный круг за двадцать минут. Значит, ей целых двадцать минут сидеть здесь, с незнакомым и немного пугающим человеком.
— А ты?
Она повернулась к парню, успев поймать изучающий взгляд на себе и поежиться от неловкости и волнения.
— А я часто здесь бываю, люблю на город смотреть. Успокаивает.
Он откинулся на спинку сиденья, задумчиво глядя на открывающуюся панораму, и, к счастью, не делая попыток больше приблизиться.
Аля опять повернулась к окну. И тут же почувствовала на себе внимательный взгляд. Обернулась. Парень теперь не скрывался, смотрел. Странно так смотрел. С пониманием.
— У тебя ведь что-то случилось?
Аля открыла рот, чтоб сказать «нет», но не сказала. Наверно, на лице у нее написано, что случилось.
— Я хорошо умею слушать. И у нас есть пять минут, пока не поднимемся выше.
— Да особо и говорить нечего, — пожала она плечами, — все банально, на самом деле. Обычная жизненная ситуация.
— Жизненная… — эхом повторил попутчик, — ну да, в жизни все бывает. С парнем поругалась?
— Да не то чтобы…
Аля опять замялась, не зная, как объяснить. Не поругалась ведь. Просто поняла, что все. Вот прямо сегодня поняла, когда смотрела, как он играет, ласково перебирая струны гитары. Как смотрят на него девчонки из группы. И как он, видя это, улыбается поощрительно и довольно. В этот момент он был настолько далек, настолько чужд, что даже слезы выступили из глаз от осознания.
Аля просто встала и вышла из комнаты. А он и не заметил. И, наверно, до сих пор не замечает, увлеченный собой, и только собой.
Аля вспомнила, как шла по осеннему парку, любуясь разноцветными отблесками витрин в мокрых лужах, и не чувствовала ничего. Только опустошение. А потом увидела колесо обозрения.
Но, конечно, ничего этого она не сказала странному парню, умеющему хорошо слушать.
Просто отвернулась опять к окну. Кабинка поднималась все выше, и вскоре открылась панорама ночного мокрого города.
— Смотри, — неожиданно прямо за спиной раздался голос ее попутчика, Аля вздрогнула, но не обернулась.
Он просто стоял рядом, а затем оперся одной рукой о стекло возле ее головы, указывая на расцвеченный огнями город, — мне особенно нравится, когда все в огнях. Именно такой поздней осенью. Есть что-то странное в этом, да? Темно, мрачно, и вдруг огни. Окна, окна, окна. За каждым окном люди. И у всех свои жизненные ситуации. Кто-то спит, кто-то смотрит телевизор, торчит у компа. Рожает, болеет, умирает. Прямо сейчас. Когда ты смотришь.