Выбрать главу

Гурфель Бенор

Такая жизнь, или Рассказ ни о чём

Бенор Гурфель

Такая жизнь, или Рассказ ни о чём

Рассказ

Валентина не помнила мать. Когда мать заболела, было ей всего полтора года, а когда умерла - едва исполнилось два. В памяти остались только тёплые материнские руки, заплетавшие коротенькие косички, а также мягкое прикосновение маминой ладони, намыливавшей худенькую спинку.

Отец - кадровый военный, человек подневольный, пропадал днями и ночами в своей воинской части. Валентина и кот Барсик оставались одни на попечении тёти Веры - столовской официантки и Гриши - отцовского ординарца. Но, по-видимому, тёти Верин и Гришин уход не мог заменить ушедшую мать. И вскоре отец, уложив немногие Валентинины вещички в скромный фанерный чемоданчик, увёз её из далёкой Сибири в Жмеринку, к бабушке.

Бабушка жила на окраине, в маленьком, глиной мазанном домишке, окружённом невысокими вишнёвыми деревцами. Вначале Валентина скучала по Барсику, по громкому Вериному смеху, по крепкому запаху отцовской портупеи, по звуку трубы, играющей побудку у солдатской казармы.

Но потом привыкла. Вставали рано, с солнцем и вместе с бабкой по утреннему холодку шли на базар. Там у бабки было место в овощном ряду. На прилавок выставлялась глиняная миска с тёмнобордовыми вишнями, оранжевая горка абрикос, тёмнозелёные пупырчатые огурцы, стрельчатый лук. Валентина, глядя на бабку, подпевала тоненько:

- А вот свеженькая вишенка, только с ветки, а вот огурчики, не желаете ли?

- Ну и помощница у тебя, Михайловна, ну и мастерица, - приговаривали рыночные тётки и покупатели-завсегдатаи, - С такой не пропадёшь!

И правда, с шутками и прибаутками за пару часов продавали они свой немудрённый товар и нагружали корзинку, уже для себя. Покупали, в основном, свежую ряженку, варенец, холодную простоквашу. Прийдя домой, выпивали по стакану молока с ломтем серого хлеба, и старая ложилась отдыхать. Была у неё приспособлена под вишней, сделанная из досок лежанка, покрытая рядном. Под уютный бабушкин храп Валентина пристраивалась рядом, брала свои шесть цветных карандашей (прощальный подарок официантки Веры), открывала заветную школьную тетрадь для рисования и... уносилась в мечтах своих далеко-далеко. И мечты эти выливались на тетрадную страницу необыкновенными цветными образами и формами.

Вот отец в красной гимнастёрке сидит на броне зелёного танка. А сзади пристроились Валентина и Барсик. У неё в руках винтовка, стреляющая синими зарядами по убегающим коричневым врагам, а Барсик держит в зубах жёлтое знамя победы. А сверху, с голубого неба, смотрит мама и улыбается. И в руках у мамы замечательно вкусный пирог с коричневой корочкой.

Так под тихое бабушкино похрапывание, под звон кузнечиков и негромкий пересвист птиц проходил Валентинин час творения. Так и жили они - старая и молодая - в мире и в согласии. Вспоминая впоследствии эти годы у бабушки, в белом глиняном домике, она ощущала - эта была счастливейшая пора её жизни.

Потом началась война. Единственное письмо от отца пришло из города Куйбышева. В нем он скупо сообщал, что вместе со своей частью находится на переформировании, а потом следует на фронт. Напишет уже с фронта и просит бабушку и дочь беречь себя. Скоро война закончится, он вернётся с победой и заберёт их к себе. Больше писем не было, потому что в августе в Жмеринку вошли немецкие танки, и оказались они под оккупацией.

Жизнь круто изменилась. Через неделю на перекрёстках улиц запестрели жёлтые немецкие объявления. Напечатанные по-русски, они предлагали жителям записываться в полицаи, обещая различные блага, а также сообщали о создании гетто. К бабушке забежала попрощаться Мария Наумовна, добрая знакомая многих лет и, сглатывая слёзы, сказала, что завтра утром её семья переселяется в гетто. Город как-то сразу обезлюдел и примолк. Только в центре ощущалась какая-то жизнь. Там расположились немецкие учреждения: комендатура, гестапо, городская управа, военный штаб. Кое-где, мобилизованные жители, под конвоем полицаев, разбирали разрушенные дома, восстанавливали электролинию, чинили водопровод. Окна магазинов или были разбиты, или заколочены досками крест-накрест. Запустение и тишь накрыли недавно ещё шумный южный городок.

Прекратились походы на базар. Да и сам базарчик исчез. Кто ж будет торговать в такую лихую годину? Хлеба, молока, сахара не стало совсем. Бабушка все свободные грядки в саду засадила картошкой, и картошка спасала. Правда, убирать и хранить её надо было осторожно и с оглядкой. Не ровен час забредёт какой-нибудь тыловой немец или наш полицай увидит мешки с картошечкой и тут же реквизирует. Поэтому хранили картошку не дома, а в cкрытой яме, которую вырыли во дворе за домом.

Валентина подружилась с соседскими девчонками: смуглой Настей Чумак и беленькой Оленькой Мурзаевой. Настя жила с мамой и братом Колей. Была она смелой и хулиганистой заводилой. В разбитых, драных башмаках и в рваной не по росту большой бордовой кофте, она увлекала Валентину и Оленьку на разные небезопасные приключения.

Так однажды, таинственно поблескивая чёрными очами, она сообщила подружкам, что обнаружила место за городом, где наши пленные солдаты копают рвы, возводят бараки. Все они в лохмотьях, многие босиком. А ведь уже глубокая осень. И хорошо бы было туда пробраться и кинуть им хотя бы немного картошки и хлеба - если есть. Через несколько дней, собрав мешочки с провизией и не сказав домашним ни слова, подружки пробрались к полю, где работали пленные. Место было не огорожено, конвоиров не было видно и, пробравшись через неглубокий овраг, они оказались вблизи от измождённых, оборванных и голодных людей.

- Как же вы, девчата, пробрались сюда?! - удивился один из них

- А мы где ползком, где бегом, а где и лёгкой пташкой, - хохотнула Настя. - Вот покушать вам немного принесли, - и они стали вытаскивать из карманов и из-за пазухи и передавать пленным ещё не остывшую отварную картошку, мешочки с мукой и прочую бедную снедь. Не успели ещё выложить принесённое, как с дальнего конца поля раздались крики и свистки охраны, и двое немолодых фолькштурмовцев, тяжело топая по мокрой, развоженной земле, стали приближаться к ним.

- Ну, девки, сейчас ноги в руки, - скомандовала Настя и рванула через овраг. Повторять не надо было. Никогда ещё Валентине не приходилось так бежать. Сзади резко бухнул выстрел, второй. Но вот приближались уже первые деревья небольшой рощицы. Там было спасение. Укрывшись за деревьями, они без сил рухнули на мокрую траву. Сердце выскакивало из груди. Сзади было тихо, их никто не преследовал. Полежав и отдохнув, они переглянулись друг с другом, улыбнулись и пошли домой.

В другой раз она и бабушка стали свидетелями выселения Жмеринского гетто. Было тихое раннее утро, пели птицы, и они работали в саду. Как вдруг с дальнего конца улицы услышали приближающееся шаркание множества ног. Мимо их дома молча шла серая масса. Женщины, старики и дети, оборванные, грязные. На груди у каждого была пришита шестиконечная звезда. По бокам шли полицаи с винтовками наперевес.

- Это евреи, это евреи, куда же их ведут, Господи? - шептала бабушка, жадно выглядывая в шеренгах кого-то.

Одна колонна, вторая, третья...Все шли молча, глядя вдаль. Больше бабушка в этот день не работала. Она ушла в дом, легла на свою кровать и пролежала до вечера.

Так в тоске и тревоге прошли эти тридцать месяцев немецкой оккупации. Но наступил день, когда и она закончилась. Как-то утром проснулись жители окрестных улиц и поразились необычной тишине. Не слышно было рёва заводимых грузовиков, отрывистых криков немецких команд, грохота солдатских сапог. Немцы ушли ночью, а к полудню пришли наши.

Через месяц пришло письмо от отца. Отец писал. что был дважды тяжело ранен. Полтора года провалялся в госпиталях и сейчас демобилизован вчистую. В госпитале он встретил хорошего человека - медсестру Марусю, которая стала его женой. У Маруси есть комната в городе Ленинграде. Через месяц он приедет и заберёт Валентину к себе. И будут они прекрасно жить втроём в прекрасном городе Ленина у Невы-реки.