Кроме читательниц, наведывался к нему и единственный читатель — это я. Сам не знаю, откуда у меня взялась эта страсть, но читать я обожал. Если бы я так же усердно изучал Тору, как читал книжки, то, несомненно, стал бы величайшим раввином, и кто знает, может, оно было бы и к лучшему… Но не в этом суть.
Хотя я был свободен всю неделю, а не только по субботам, как еврейские женщины, я все равно приходил за книжкой в пятницу вечером и почти терялся в толпе девушек, которые собирались в комнате у меламеда.
Мне было тогда лет двенадцать-тринадцать, но я уже знал, что такое любовь: во-первых, с одиннадцати лет я читал романы, во-вторых, отличался богатым воображением. И в двух-трех девушек из тех, что приходили к меламеду, я был влюблен, а в которую сильнее, сам не мог разобраться.
У этих девушек-читательниц я был постоянным консультантом. Они тоже кое-что смыслили в тогдашней литературе, но до меня им было далеко. Немало книжек я перечитал по нескольку раз и мог пересказать сюжет со всеми подробностями.
Поэтому девушки обращались ко мне за советом:
— Как думаешь, стоит взять «Слепого нищего?»
Я брал книжку, пролистывал, с опаской поглядывая на меламеда, и легонько наступал девушке на ногу, что означало: «Возьми что-нибудь другое».
Девушка благодарила меня теплой, дружеской улыбкой, и эта улыбка согревала меня всю субботу.
За удовольствие, которое я получал, помогая девушкам выбирать книжки, и за сами книжки я сполна расплачивался дома.
Отец считал, что я занимаюсь ерундой, чего он терпеть не мог, и, увидев меня с книжкой, сразу набрасывался:
— Опять читаешь всякую чушь! Сейчас отберу и порву!
А мама еще подливала масла в огонь:
— Он их напрокат берет по три копейки.
— Три копейки я ему прощу, — отмахивался отец. — Хуже, что он голову себе глупостями забивает. Ладно бы на древнееврейском читал, это другое дело. Слова бы запоминал, язык учил, все польза, а то — книжонки на ивре-тайч…
Совсем рассердившись, он отбирал у меня книжку и прятал с глаз долой:
— Все, хватит!
Через пару дней возвращал, но перед этим пролистывал и, дойдя до самого интересного места, где Роза целуется с Адольфом, густо краснел, совал книжку мне в руки и говорил:
— Отнеси эту непристойность туда, где взял, и чтобы с сего дня такой грязи больше в доме не было!
Через полгода меламед подхватил воспаление легких и поехал к известному доктору в губернский город, а чтобы возместить расходы, привез оттуда стопку новых книг на рубль двадцать.
Вернувшись, он сразу сообщил мне радостную новость. Я уже давно прочитал у него все книжки и приходил по пятницам только ради своих любимых девушек, которым советовал, что взять. Разумеется, я тут же начал упрашивать, чтобы он показал мне новинки.
— Но это совсем другие книжки, по три копейки я их напрокат давать не смогу, — заявил меламед с видом торгаша, который знает, что его товар вне конкуренции и клиенту хочешь не хочешь придется раскошелиться.
Я заверил его, что не собираюсь торговаться. У меня уже созрел план, как раздобыть дома монетку.
Но оказалось, меламед еще кое-что придумал:
— Теперь за книжки придется залог давать.
И добавил:
— Привез я тут одну книжицу, за которую только залог пять рублей.
— Пять рублей! — Я аж подпрыгнул.
— Видишь ли, эту книжку найти нелегко, — говорит меламед с торжествующей улыбкой. — Ее только прочитать пятьдесят копеек стоит. Видишь ли, это «Кляча» Абрамовича…
— «Кляча»? Это что, тоже роман?
— Ты еще многого не знаешь, — засмеялся меламед. — Абрамович романов не пишет. Спроси у отца, он тебе расскажет…
— У отца?! Он мне даже читать не позволяет… — Я тут же пожалел, что это сказал.
— «Кляча» — это совсем другое. Он эту книгу знает… Ведь он в воложинской ешиве[21] учился? — неожиданно спросил меламед.
Я не понимаю, к чему этот вопрос, но папа действительно учился в Воложине, и я отвечаю:
— Да.
— Значит, наверняка знает, что такое «Кляча». Скажи, я эту книжку привез как раз для таких людей, как он. Пусть зайдет, мы с ним договоримся.