— Сколько заплатил?
— Шесть рублей! — отвечает Залман со страхом, как на экзамене.
— Дурак! — добродушно бросает Мотэ Шпинер. С каким-то странным выражением лица глядит на Залмана и добавляет: — Тебе только меламедом[18] быть…
Не услышав от испуганного Залмана возражеимй, опять ощупал тюк, сперва рассмеялся, а потом эдак серьезно говорит:
— Забирай отсюда!
Залман стоит ни жив ни мертв.
Мотэ Шпинер снова пощупал оба тюка и теперь посмотрел на Залмана как будто с жалостью.
— Пять рублей дам. Рубль, считай, за науку заплатил.
— Берите, реб Мордхе! — Залман даже обрадовался, что на первый раз отделался всего лишь рублем убытка, но зато сейчас кое-чему научится. — Берите, но у меня к вам одна просьба…
— Просьба? — Мотэ Шпинер нахмурился, как строгий отец. — Ну, говори…
— Какой изъян вы в моем льне нашли?
— Изъян? Гм… Изъян… Короткий слишком, не блестит, непрочный. Видишь, рвется… — Мотэ Шпинер выдернул из тюка пучок и легко разорвал пополам, как Самсон путы.
— Хи-хи-хи! — Залман остался доволен ответом. — Значит, лен должен быть длинный, крепкий и блестящий.
— Меламед ты, — добродушно усмехнулся Мотэ Шпинер. — Сразу хочешь во всем разобраться. Сперва потеряешь немного, потом научишься.
Залман получил пять рублей, сияя, словно это была чистая прибыль, спрятал их в карман и вышел из амбара. Он решил, что все бросит и займется льном.
Теперь Залман с презрением смотрел на маклаков, которые в базарный день толкутся на грязной рыночной площади и торгуют чем ни попадя.
Особенно раздражал его Хаим Домецкес: вечно в ватном кафтане, подпоясанном веревкой, а рядом трое сыновей, Шлейме, Яшка и Пейша, которые готовы весь рынок к рукам прибрать. Они торговали всем подряд, лишь бы риску поменьше: яйцами, луком, курами. Если по сходной цене попадался теленок — тоже годится. Бывало, купит папаша теленка, забросит на плечи да так и ходит с ним среди телег, потому как в амбар нести некогда, а сынки — следом. Теленок вытягивает шею и жалобно мычит.
— Все подряд покупаете, — увидев эту картину, насмешливо говорит Залман.
— Да, Залман, все покупаем, кроме льна. Лен — это мы вам оставляем!
Парни хохочут, теленок мычит, а куры, которых они тоже таскают с собой, начинают с перепугу кудахтать на разные голоса.
«Дубины неграмотные! — думал Залман. — На всем деньги делать пытаются…»
Он подходил к телеге, нагруженной льном, сначала смотрел, чтобы он блестел, как золото. Потом прикидывал длину, потом вытаскивал пучок и пробовал разорвать.
— Эй, жид, ты чего рвешь?
— Я не рву, я пробую, — с деловым видом возражал Залман.
— А если не купишь, кто мне заплатит за то, что ты разорвал? — сердился мужик.
На что Залман отвечал:
— Если у тебя постоянного покупателя нет, то возьму, конечно.
И обычно покупал. Иногда лен ему не нравился, но если был такой, как сказал Мотэ Шпинер, — длинный, блестящий и прочный, то Залман соглашался на любую цену.
Он так полюбил лен, что, будь у него деньги, весь бы скупил у всех мужиков.
Первое время Залман не мог долго держать у себя товар, слишком скромный капитал не позволял. Купив, на другой день клал тюки в тачку и вез к Мотэ Шпинеру.
Мотэ по-прежнему смотрел на него как на новичка, называл дураком, меламедом и прочими неприятными словами, но Залман все проглатывал, лишь бы Мотэ предложил настоящую цену, а не такую, что в убытке останешься.
В конце концов Мотэ Шпинер стал признавать Залмана специалистом по льну и однажды при двух мелких перекупщиках, что крутились у него в амбаре, хлопнул его по плечу и сказал:
— Вот видите, молодой человек уже немного понимает, что такое лен.
— Я не жалею, что за науку вам заплатил, реб Мордхе, оно того стоило, — с улыбкой ответил Залман, поглаживая бородку.
Весь свой капитал Залман истратил, но у него уже дети подрастали, в бороде появилась седина, и ему как солидному отцу семейства доверяли в кредит.
Он по-прежнему занимался льном, но торговать с каждым годом становилось все труднее. Целый день он проводил в амбаре, среди тюков. Белесые волокна налипали на одежду, и Залмана самого было от тюка не отличить.
Когда он приходил домой, жена, не слишком довольная его торговлей, начинала ворчать:
— Посмотри, во что ты одежду превратил. Весь в своем льне!
— Дурочка! — с улыбкой отвечал Залман. — Лен — не грязь.
А когда надевал ту же одежду, чтобы пойти в синагогу, жена просила:
— Подожди! Дай хоть почищу немного.
18
Меламед — учитель, преподающий детям основы иудаизма. На социальной лестнице меламеды стояли очень низко.