Странно обескураженная этой мыслью, я медленно откидываюсь на спинку стула.
— Отдельные спальни? — неуверенно повторяю я.
— Я же сказал, что дам тебе все, что ты захочешь. Все, что тебе нужно сделать, — это попросить.
Он дает мне возможность отказаться от секса. Я не могу решить, хочу я этого или нет.
Постойте, это значит, что я должна хранить целомудрие до конца своих дней, чтобы оплачивать счета?
Я возмущаюсь, пока не вспоминаю, что это не Каллум просит меня о этом. Он говорит, что я могу иметь все, что захочу, включая отдельные спальни, если решу, что он слишком утомляет меня, чтобы трахаться.
Мне нужно проверить его.
— А что, если я попрошу завести парня на стороне?
— Как я уже сказал, ты можешь получить все, что захочешь. Конечно, при условии, что ты будешь предельно осторожна.
В его голосе есть незнакомая нотка, которую я не могу определить, но он звучит искренне. Чтобы убедиться в этом, необходимо провести дополнительные испытания.
Я делаю свой тон легкомысленным.
— Думаю, нам все-таки не нужен этот пункт о прелюбодеянии.
— Тогда я не буду просить адвоката включить его.
Его ответ четкий и деловой, и все это меня совершенно не устраивает. Какого мужчину не волнует, что его жена нашла себе любовника?
Мужчину, который не любит свою жену, вот кого.
Мы подошли к самой большой загвоздке во всем этом сценарии.
Если я выйду за него замуж, мое будущее будет свободным от финансовых забот, но и лишенным любви. Не будет ни объятий, ни романтических ужинов, ни вечерних свиданий, ни подшучиваний, ни особых песен. Я заключу деловое соглашение, которое решит все мои проблемы, а платой за вход станет одиночество.
Которое, будем честны, я и так уже имею.
Разве что я могу плакать в Lamborghini, а не в своем побитом Volkswagen, что звучит гораздо лучше.
Я сижу, задумавшись, пока терпению Каллума не приходит конец. Он рычит: — Эмери!
— О, держись за свою шляпу, Кэл. Я думаю.
В его груди раздается опасный звук.
— Что я тебе говорил о том, что нельзя так меня называть?
— То, что я проигнорировала, очевидно. Так у тебя тоже есть подружки на стороне?
Он колеблется.
— Думаю, будет лучше, если мы примем политику «не спрашивай и не говори» в этом вопросе. Просто чтобы сохранить деловые отношения.
Я резко отвечаю: — Тогда, думаю, после свадьбы ты не будешь называть меня «дорогая». Прибереги это для своих подружек.
— Я улавливаю нотки ревности?
— Нет, конечно, нет.
В переводе это означает «да, определенно». Тут даю себе взбучку. Я собираюсь установить личный рекорд по количеству лжи в одном разговоре.
— Ты можешь рассчитывать на мою осторожность. У меня нет желания публично ставить тебя в неловкое положение, равно как и создавать проблемы, которые могут поставить под угрозу мое наследство. Если мы будем вести себя уважительно по отношению друг к другу, у нас не будет проблем. Честно говоря, я думаю, что это соглашение идеально для нас обоих.
Он говорит так уверенно. Так ясно и логично, как будто все это имеет смысл, а это я неразумна со своими глупыми вопросами и опасениями.
Это сводит меня с ума, но если быть честной с самой собой, то я должна признать...
Может быть, я поступаю неразумно.
Он предлагает мне все, что я только могу пожелать. Деньги, власть, защиту, способ исправить все, что сломалось в моей жизни, и начать все заново. Не только для меня, но и для всех, кого я люблю.
Бизнес? Спасен.
Судебный иск? Урегулирован.
Огромный налоговый счет? Оплачено.
Дани и Райан переезжают? Отменено.
Проблемы моих сотрудников из-за отсутствия работы? Решено.
Он предлагает мне волшебную палочку, по мановению которой все мои проблемы исчезнут.
В итоге, то, что он на самом деле предлагает, — это спасение.
И никогда больше мне не придется испытывать муки разбитого сердца, как это было с Беном. Никогда больше я не буду надеяться и вкладывать все свое время и энергию, как это было с двумя моими парнями до него, а потом мое сердце было растоптано, когда они ушли.
Никогда больше мне не будет так ужасно больно.
Я смотрю на бумаги, разложенные на моем столе, обдумываю, чего я хочу на самом деле, и понимаю, что мы не обсудили одну важную вещь, которой нет в контракте.
— А как же дети? Разве ты не хочешь иметь семью?
— А ты?
— Нет, я спрашиваю тебя. И я хочу, чтобы ты был честен со мной. Это важно.
Наступившая тишина — долгая и громкая. Она заставляет меня нервничать. Наконец, его голос странно полый, он говорит: — Нет.