Самым уютным показался жилой отсек с кают-компанией, самым интересным – многолюдный Центральный пост, а в реакторном отсеке возникло желание поскорее его покинуть. Что было, конечно, смешно – куда ж ты денешься с подводной лодки.
Штатским многое было в диковинку. Основу экипажа составляли офицеры и мичманы, матросов было немного, все обращались друг к другу на “вы”. Кормили в офицерской кают-компании четыре раза в сутки, первое блюдо готовили и на обед и на ужин, а всё самое вкусное подавалось в четыре часа дня, когда каждому также полагался бокал белого вина. В какой-то из дней, когда лодка долго шла в надводном положении, жестоко страдавший от качки Фомин, валяясь на койке, пропустил и обед, и ужин, но в четыре часа всё-таки дошел до кают-компании. Кто-то из офицеров захотел поговорить с ним, кажется, о летнем отдыхе на югах, но обычно словоохотливому Фоме пришлось извиниться – давайте в другой раз; ему надо было поскорее снова занять горизонтальное положение.
Зато в подводном положении ход лодки был совсем незаметен на глубине что двадцать, что сто двадцать метров. Только когда тебя внезапно заносило вправо или влево, становилось понятно, что рулевой выполняет команду Лево на борт или Право на борт. А Дифферент на нос или Дифферент на корму для изменения глубины можно было и не заметить.
Когда лодка всплывала, штатские тоже могли подниматься в верхнюю рубку, чтобы вдохнуть свежего морского воздуха или затянуться сигаретой. Заодно можно было полюбоваться на бескрайние просторы неба и моря, пока не прозвучала команда – Покинуть мостик. Срочное погружение!
Для испытаний “Галактики” выделялось по несколько часов в сутки. Галактикос заметно волновались перед первым включением, но смогли вывести изделие в штатный режим и обеспечить общение лодок между собой. Как горело лицо у Голубева, как повеселел Александр Васильич, когда на экране монитора появилась первая картинка! В этот момент Фома ясно осознал, что он тут в ус не дует и воспринимает всё как приключение, а на плечах начальника и ведущих разработчиков лежит тяжкий груз ответственности за результат пятилетней работы. Впрочем, и его блок не подвел, “бабочка” летала штатно.
Спустя неделю штурман прокладывал маршрут возвращения лодки в базу. Шли в надводном положении, и Фома поднялся наверх проветриться. Кругом по-прежнему темное море, над головой по-прежнему серое небо. Но что-то неуловимо изменилось. Что это проглядывает впереди? Откуда взялась тоненькая зеленая полоска у горизонта? Он показал на нее курившему рядом старпому.
– Да, – кивнул Сергей Иваныч. – Снег сошел, тундра зазеленела. Лето пришло.
– Здорово. Еще и июнь не кончился, – улыбнулся Фомин, а на глаза его почему-то навернулись слезы.
Вечером в гостинице Фома включил телевизор. По одной программе шел концерт, по другой показывали футбол. Там, на Большой земле, люди посещали концерты, могли запросто пойти на стадион или отправиться на дачу, да мало ли куда еще. Там можно было послушать и как засыпает синий Зурбаган, и как усталая подлодка из глубины идет домой. Обыденные вещи казались Фоме удивительными всего после десятка дней отлучения от цивилизации.
Коллеги быстро привели его в чувство. В номере начальника был на скорую руку накрыт стол, его украшали две бутылки армянского коньяка. Был отличный повод выпить.
У них!
Всё!
Получилось!
И теперь ничто не мешало Денисову искупаться в заполярной Губе.
Через день-два рейсовый автобус вез их в Мурманск. Окрестная тундра повеселела, ожила, заметно изменившись за прошедший месяц. В какой-то момент далеко впереди возникла чья-то крепкая фигура, она решительно шагала по сопкам, никуда не сворачивая, не исчезая из поля зрения. Потом Фомин сообразил – застывший на высоте каменный солдат Алеша виден издалека.
Соседние кресла занимала молодая семья – флотский лейтенант и его жена, обоим чуть за двадцать, с годовалым ребенком. В какой-то момент оттуда донеслось:
– Смотри, Кирюша, какие деревья большие. Таких ты еще не видел!
Фома тоже взглянул. За окном беззвучно шелестела листочками небольшая рощица. Березы вымахали в человеческий рост.
Конец