Разошлись все затемно, усталые, издерганные, но довольные тем, что хоть немного помогли атаману. Нет, каждый из них про себя не раз подумал, что сбрендил должно быть командир, но только взглянув на лучащееся лицо Спенса, благоразумно решал оставить свои мысли при себе. Пусть его балуется человек, чай не с огнем играет.
Спенс, тем временем, снова стоял у порога, в обнимку все с той же бутылкой вина. В другой руке он держал глиняную миску с печеным мясом, которое мастерски готовила в углях Клар. Нерешительно помявшись, он постучался в дверь собственного дома.
- Да заебали уже! – раздалось изнутри. – Проваливайте, наконец, к...
- Я принес поесть, - робко произнес атаман, не ожидавший такого приема. Дверь моментально распахнулась, и перед ним предстал Фабиан, небрежно опирающийся на свежепомытый косяк. Лунный свет добавил серебра его глазам, превратив их в бездонные озера, а кудри засияли, подобно драгоценным камням. Спенс благоговейно раскрыл рот, чувствуя тяжелое тепло, наливающее чресла, и сделал шаг вперед. Перед носом со стуком захлопнулась дверь, и только сейчас атаман понял, что его руки пусты. Его охватило праведное негодование.
- Эй! – забарабанил он в дверь. – А меня пустить?! Это мой дом, между прочим.
- Ты воняешь! – безапелляционно заявили ему. – Помойся, и может быть, я разрешу тебе здесь ночевать.
Проклиная себя на чем стоит свет, Спенс снова потащился к Клариссе, представляя все, что она ему скажет. А что делать: мыло-то было только у нее...
Каждый кусочек его крепко сбитого, мускулистого тела был тщательно отдраен с усердием, достойным лучшего применения. Так долго Спенс не мылся, наверное, ни разу в своей жизни, но предвкушение ночи, проведенной под одной крышей с его персональным ангелом искупало все мучения. Спенс мысленно уже несколько раз раздел виконта, наслаждаясь каждым участком открывающейся молочно-белой кожи, гладкой и нежной как у младенца. Так, по крайней мере, в мечтах виделось атаману. Это завело его невероятно, но возвращаться в таком состоянии домой не представлялось возможным, поэтому он, матерясь, вновь полез в холодную воду ручья, унимая разгоряченное тело.
Вскоре он снова стоял перед своим домом, изнутри которого не раздавалось ни единого звука.
- Я вымылся, - сообщил в пустоту Спенс, не зная, что делать дальше. Ответом ему послужила полнейшая тишина, а дверь все так же была закрыта изнутри. На стук никто не отреагировал, и атаман, вздохнув, улегся прямо у порога, не рискнув в третий раз возвращаться к Клар. Тут-то его и нашел рано утром Жак.
- Позор, - ворчал он, расталкивая своего командира. – Слава всем святым, что не видел еще никто! Что за сволочь, этот твой виконт!
- Не говори так, - простонал Спенс, все тело которого задеревенело от неудобной позы и ночного холода. – Просто у него шок, его как никак похитили...
Жак только фыркнул в ответ, отскребая от порога скрюченного атамана. Тот поднялся, охая и ахая на все лады. Дверь моментально распахнулась.
- Почему до сих пор нет завтрака? – недовольно поинтересовалась белокурая мечта идиота, которым Спенс начал потихоньку себя считать. –И не забудь – я люблю, когда булочки свежие!
- Булочки? – ошарашенно поинтересовался атаман у вновь закрывшейся двери. – Где я возьму булочки?
- Пойдем к Клар, - Жак решительно ухватил его за руку. – Она что-нибудь придумает...
- Есть сухари, - остудила их энтузиазм разбойница, выуживая откуда-то объемистый мешок. Мужчины заметно сникли, и она, сжалившись, добавила:
- Но если вымочить их в вине...
Слово «завтрак» теперь ассоциировалось у Спенса с самым большим кошмаром. Ночью ему приходилось гнать лошадей до ближайшей деревни и покупать там свежайшую выпечку у пожилой добродушной женщины, смотревшей на нового постоянного клиента как на диво-дивное. Там же он захватывал и молоко и вместе со всей добычей спешил обратно в лес. Но это были еще цветочки.
Виконт страдал. Его кожа сохла от лесного воздуха, ногти требовали какого-то специального ухода, а волосы – о ужас! – стали ломкими и тусклыми. И все это за три дня.
Спенс пребывал в отчаянии, не зная как удовлетворить все желания любимого, почти не спал, ничего не ел, и то и дело наведывался к Клар за новым советом. Женщина медленно, но верно зверела. Лелея планы мести, она подсунула нахальному аристократу сосновую смолу вместо бальзама для волос, но вредная скотина велела Спенсу сперва испытать незнакомое средство на себе, и долго хохотала, наблюдая за совершенно растерянным лицом атамана, пытающегося выдрать из волос вязкую гадость. Специальный, сработанный еще по матушкиному рецепту, желудочный порошок тоже достался Спенсу, которого Фабиан неожиданно решил угостить своим обедом. Весь оставшийся день атаман ходил осторожно, стараясь не кашлять и не совершать резких движений во избежание неприятностей. А после того, как в чан с кипятком, приготовленный зловредной разбойницей для невежливого гостя опять свалился невезучий Спенс, Клар смирилась с неизбежным.
Жизнь неумолимо превращалась в настоящий кошмар. Фабиан, оказывается, привык принимать ванну каждый день. Река, как ни странно, его в этой роли не устраивала, поэтому первую половину дня разбойники старательно грели воду на кострах, а затем переливали ее в самую большую бадью, которую умудрились найти в загашниках все той же запасливой Клар. Виконт, презрительно кривя губы, пробовал температуру пальцем и, высказав свое бесценное мнение относительно умственных и физических способностей криворукой черни, с наслаждением погружался в воду. Потом он требовал обед, к которому следовало подавать охлажденные овощи и средне прожаренное мясо, с кровью, но не слишком, с корочкой, но не сухое. Спенс уже потерял счет, сколько раз принесенное блюдо оказывалось у него на голове.
Надежды развеивались как дым, но все еще отчаянно цеплялись за осколки разбитой мечты. Спенс все это время не ночевал в собственном доме, оккупированном наглым то ли пленником, то ли уже хозяином положения, и ужасно устал. У Фабиана ежедневно находилось для него миллион поручений, и атаман сбился с ног, стараясь успеть сделать все. Виконт принимал его заботу снисходительно, в качестве особой милости разрешая посидеть рядом с собой, и тогда глаза Спенса светились невыразимым счастьем. К сожалению, такие моменты были редкостью, чаще Фабиан громко и недвусмысленно выражал недовольство «тупым и недалеким крестьянином», а заодно и всеми окружающими. Команда смотрела на него одновременно и зло, и сочувственно, но первое выражение постепенно перевешивало. Через неделю, припертый к ближайшему дереву разъяренными друзьями, Спенс вспомнил совет Жака и робко пробормотал что-то о возможном выкупе. Это заинтересовало разбойников, и атаман, скрепя зубами, отправился в город.