Тяжёлые работы начинались в период уборки овощей. Наступали дождливые дни с прохладными утренниками, зябли руки. Ботва повяла, и всякая огородина просилась либо в погреба, либо в бочки, либо на просушку. Беспрерывной чередой убирались: тыква, чеснок, свёкла, морковь, брюква, картошка, позднее всех капуста. Каждому продукту нужно было создать условия длительного хранения. Всё это сырое, тяжеловесное, нужно было по многу раз перебирать, переносить, сушить, рубить, солить, квасить. К вечеру ныла спина, ноги еле двигались, хотелось спать. Бывало, после работы доберёшься до печи и, не раздеваясь, без ужина, проспишь до рассвета.
Теперь трудно поверить, что в возрасте восьми – девяти лет я был уже хорошим помощником в хозяйстве и работал до устали. Помнится, что в девятилетнем возрасте я самостоятельно выполнял уже многие хозяйственные поручения. Наряду со взрослыми, я водил лошадей в ночное. Беда заключалась только в том, что я не доставал ещё до головы лошади, чтобы надеть на неё обороть (уздечку) и не мог самостоятельно взобраться на спину лошади. Тут мне требовалась помощь взрослых.
Водить лошадей в ночное всегда было интересно. После заката солнца, когда лошади освобождались от дневных работ, их нужно было выводить на ночное пастбище. Тот, кто ехал в ночное, ужинал раньше всех, тепло одевался, подпоясывался. За пазуху ему засовывалась краюшка хлеба и кусочек сала. Затем его выводили во двор, за ногу подсаживали на лошадь, и отправляли в ночное. Лошади всей деревни сводились в одно определённое место и отпускались. Весь табун лошадей охранялся сторожем. Съехавшиеся со всей деревни люди разводили костёр. В ночное приезжали люди разных полов и возрастов, от детворы (вроде меня) до глубоких старцев. Старики и малыши устраивались у костра и слушали рассказы бывалых людей. В рассказах невозможно было понять, где быль, а где выдумка. Молодёжь уходила дальше от костра и там вела свои разговоры, мне тогда ещё не понятные.
Табор постепенно затихал, все укладывались спать сплошным кольцом вокруг костра. Для того, чтобы спать было теплее, следовало снять верхнюю одежду и набросить её на себя внакидку, запахнуться и лечь на землю спиной к соседу. На рассвете сторож поднимал на ноги весь табор, каждому указывал, в каком направлении пасутся его лошади. Меня тогда ещё удивляла смелость и хорошая память ночного сторожа Епифана. Неказистый мужичок, вооружённый длинной суковатой палкой, Епифан не боялся ни волков, ни воров. В ночную темень он различал, где пасутся чьи лошади. Когда его об этом спрашивали, он говорил: “меня, баить, все кони деревни знають, я всех коней деревни знаю с измальства. Коню без человека ночью скушно, а я тут вот и есть, ён успокоится и стоя поспит. Коня я чую в темноте. Кони злодея али волка разом учуют, будут храпеть и сбиваться в кучку, а я тут им голос подам. Вот оно, что всякое дело надобно знать до тонкости, тогда и трудное станет лёгким”. Каков Епифан! Народная мудрость накапливается веками, поколениями и передаётся из рода в род. Каждый век, каждая эпоха имеет свою мудрость – опыт поколений. В наш атомный век не следовало бы этого забывать.
И по окончании полевых работ в доме всегда было много разных работ и для взрослых и для малышей. Для большой семьи требуется много продуктов. Основными продовольственными ресурсами были хлеб и картошка, картошка и хлеб. Хлеб пекли через день, а картошку готовили ежедневно, в разных видах. На рассвете, до завтрака, взрослые уходили на разные домашние работы, а нас, малышей, поднимали с постели, выгоняли во двор за нуждой, заставляли умываться холодной водой, и сажали вокруг больших корзин чистить картошку. Кожура с картошки не срезалась, как это делают теперь неэкономные хозяйки, а соскабливалась, и только глазки выковыривались кончиком ножа. Кроме того, нужно было измять несколько чугунов варёной картошки для заправки мякины для свиней и пойла для коров.
Крупы разные делали сами из зерна – пшеничную, овсяную, ячневую. Для этого хорошо просушенное зерно легонько толкли в ступе, слегка смочив его. При этом оболочка зерна сдиралась, мякина отсеивалась в небольшом корытце, и крупа готова. Иногда пекли блины из ячменной, пшеничной, гречневой или гороховой муки. Муку делали сами путём размола зерна на ручных жерновах. Жернова одному не провернуть, эту операцию мы выполняли вдвоём, а то и втроём.
Во время молотьбы, которая затягивалась от Покрова дня до Рождества, меня частенько брали для выбрасывания сухих снопов из осети (овина). В овине было темно и очень жарко. В полном мраке нужно было брать снопы и выкидывать их в небольшую дверку, ведущую на ток. Молотили тогда вручную цепами, в четыре или пять цепов, получался красивый музыкальный ритм труда. Мякину отвеивали тоже вручную, веером рассевая зерно в одном направлении. Чем ядрёнее зерно, тем дальше оно летело, мякина и пыль оседали ближе.