Я посмотрел на свой «модный» галстук, где после прогулки по сараю появились две пропалины.
Покачал головой и заявил:
«Всё, Эмма. Галстуку капут».
Под конец урока немецкого языка я решил, что на сегодня для меня занятия в школе окончены. Сообщил об этом двоюродной сестре. Поставил в известность о своём решении и классную руководительницу (скорее, потому что привык поступать «правильно», а не из реальной необходимости).
Лидия Николаевна поддержала моё решение. Она пообещала, что предупредит прочих учителей, на уроки которых я должен был сегодня явиться. Более того: классная руководительница отправила вместе со мной и Иришку Лукину — чтобы та присмотрела за мной (ведь я «надышался дымом»).
Иришка явно порадовалась решению «классухи».
На улице она схватила меня под руку. Словно и правда боялась, что я вдруг упаду без чувств. Мы с ней шагали по заснеженной дороге — теперь уже действительно вместе, а не просто рядом.
— Папа сказал, что тебя в Москве исключили из школы, — сообщила Иришка.
Она хитро сощурила глаза. Я увидел на её щеках ямочки.
Иришка смотрела на меня с нескрываемым любопытством.
Я пожал плечами.
— Не исключили. Но грозились исключить.
— Папа сказал: ты стал «неуправляемым», когда перестал петь на концертах. Папа считает, что у тебя завышенное отношение к себе. И искажённое восприятие действительности.
— Звёздная болезнь, — подсказал я.
— Ну да.
Лукина качнула головой — с её шапки осыпались снежинки.
— Моего старшего брата мама тоже называла «неуправляемым», — сказал Иришка, — до того, как он поступил в университет. А теперь он для неё едва ли не идеальный. Теперь для мамы я стала плохой и неуправляемой.
Лукина хмыкнула и добавила:
— Теперь мама ставит мне брата в пример. Как будто уже забыла о собственных словах.
Иришка указала на меня варежкой.
— Рада, что теперь не я самая плохая в семье, — заявила она. — Хорошо, что ты приехал.
— Ich freue mich auch, — сказал я.
Тут же перевёл:
— Я тоже рад.
Лукина дёрнула плечом. Она всё ещё не спускала глаз с моего лица.
— Наверное, это очень грустно, когда становишься никому не нужным, — сказала Иришка. — Будто старая мебель. Вчера о тебе говорила вся страна, а сегодня твоё имя уже забыли.
Она тут же спросила:
— Вася, ты всё ещё переживаешь? Из-за того, что тебя больше не зовут на выступления. Мама говорила, что ты даже перед Хрущёвым в Кремле пел. Когда был ребёнком. Лет пять назад.
— Переживал, — ответил я. — Раньше.
Добавил:
— Это было давным-давно. Теперь я успокоился.
— А ты не такой зануда, каким показался мне вначале, — сказала Иришка.
Она дёрнула меня за руку и заявила:
— Мне кажется, что мы с тобой подружимся.
Вслед за Иришкой я вошёл в тёмную тесную прихожую. Вдохнул застарелый запах табачного дыма. При тусклом свете лампы взглянул на уложенный ёлочкой паркет и на бежевые обои на стенах. Полюбовался разложенными на полке шляпами.
— Василий, сразу снимай с себя всю одежду, — сказала Иришка. — Я её простирну. От тебя сейчас ужасно пахнет. Словно ты вернулся не из школы, а с пикника.
Я не спорил с двоюродной сестрой — тут же в прихожей разделся до трусов. Вынул завалявшиеся в карманах брюк вещи, вручил свою одежду Иришке. Лукина сообщила, что «замочит» одежду после того, как я помоюсь.
В ванной комнате я вспомнил подзабытые с детства правила пользования газовой «горелкой». Вышел из уборной чистым, источающим земляничный аромат. Прикрыл наготу полотенцем, продефилировал в свою комнату.
Вернулся в гостиную наряженный в чистую одежду. Прислушался к громыханию тазов в уборной. Постоял около аквариума — понаблюдал за суетой крохотных рыбок. Подошёл к пианино, поднял клавиатурную крышку.
Правой рукой отыграл первую часть пьесы «Собачий вальс». Отметил, что пианино звучало недурно: гораздо лучше, чем стоявшее на сцене в актовом зале школы. Я уселся на винтовой табурет, подрегулировал его высоту.
«Эмма, надеюсь, в школе мне не померещилось, что у меня вновь появился голос. И я не угробил его в том сарае, когда надышался дымом».
Я отыграл вступление — сообразил, что именно сейчас исполнил, когда услышал мелодию.
Усмехнулся и пропел:
— Bésame, bésame mucho…
Вытягивал звуки легко и без фальши.
— Como si fuera esta noche la última vez…
«Поцелуй меня, поцелуй меня много раз, — перевела с испанского языка мои слова Эмма. — Как будто сегодня в последний раз…»
Меня словно окатили холодной водой. Я замолчал, заставил умолкнуть пианино.