Говорил он громко, будто обращался не ко мне, а к вдруг притихшим на вершине горки пионерам.
Шипуля выбросил в сугроб недокуренную сигарету и заявил:
— А ты, москвич, я погляжу, ссыкун! За бабскую юбку спрятался⁈ Вы в Москве все такие⁈
Толстяк хмыкнул. Сжал кулаки — большие (раза в полтора больше моих).
— Что, страшно⁈ — спросил Шипуля. — Сейчас ещё страшнее будет! Сейчас я тебя бить буду! Чтобы ты, Пиняев, знал своё место! Чтобы спрятался под лавку! Чтобы в школе больше своей поганой московской рожей не отсвечивал!
Лукина вздрогнула.
Она будто бы не заметила, как я высвободил руку из захвата её пальцев.
— Ромка, я сейчас милицию позову! — сказала Иришка. — Честное слово!
Она грозно топнула ногой.
Толстяк хрюкнул (это он так хохотнул?)
— Давай! — сказал Шипуля.
Он развёл руками, потребовал:
— Зови! Давай! Вот так…
Он запрокинул голову и крикнул:
— Милиция! Милиция! Ау!
Толстяк опять хрюкнул.
Он снова посмотрел на Лукину и спросил:
— Где милиция⁈ Нету милиции⁈ Как же так⁈
Шипуля рассмеялся, приблизился к нам на полшага. Склонил голову, будто прицелился в меня рогом.
Тень у его ног стала чуть длиннее (теперь она лежала под ногами у Лукиной).
Я бросил взгляд мимо толстяка. Отметил, что братья Ермолаевы с места не сдвинулись — они нерешительно улыбались. Я отодвинул Иришку себе за спину, вручил ей свой портфель.
Лукина возмутилась моим поступком. Она взглянула по сторонам, будто бы всё же ждала появление милиции. Попятилась на три шага в сторону своего дома.
Я услышал одобрительное хмыканье толстяка. Не выпускал Шипулю из вида. Заметил, как весело и грозно блеснули его глаза. Расстегнул пальто. Толстяк заметил мои действия и снова хохотнул.
Он поднял руки на уровень груди и резко шагнул мне навстречу. Дохнул в меня смесью табачного дыма и алкогольного перегара. Бросил в мою голову кулак: целил он в кончик моего носа.
— Ха! — сказал Шипуля.
— Ха, — ответил я.
Сместился влево — рука толстяка будто отогнала табачный дым от моего лица.
Пугливо вскрикнула Иришка. Я заметил похожие на одинаковые бледные маски лица Ермолаевых.
Пробил по опорной ноге толстяка.
Он снова махнул руками — на этот раз двумя сразу, как крыльями. Заодно и ногами. Но не взлетел. «Рождённый падать летать не может», — вспомнил я любимую фразу своего тренера.
— Хо! — выдохнул Роман.
Воздух покинул его лёгкие, когда спина толстяка врезалась в землю. Шапка Шипули укатилась в сугроб. Я на шаг увеличил дистанцию между собой и замершим на земле телом.
— Ух, ты! — хором воскликнули пионеры.
— Ааать! — снова выдохнул толстяк.
Он закряхтел, повернулся на бок. Сейчас Шипуля походил на тюленя. Толстяк запрокинул голову, взглянул на меня. Свет фонаря всё же коснулся его лица — я прочёл в глазах толстяка удивление и злость.
— Убью! — пообещал Роман. — Щас…
Толстяк ударил по земле руками-ластами. Поднялся на колени. На пару секунд замер — будто проверил, раскачивалась ли под ним тропинка. Вновь закряхтел и всё же выпрямился.
Он вновь отыскал меня взглядом. В нелитературных выражениях сообщил: моя жизнь добралась до своего финала, финал её будет печален. Пообещал, что мучиться я буду долго.
Шипуля взглянул на меня исподлобья. Учёл прежнюю ошибку: он тоже расстегнул пальто, а затем и вовсе снял его и бросил в руки одного из братьев Ермолаевых. В другого Ермолаева он метнул шарф.
Я последовал примеру Романа: передал своё пальто Иришке. Отметил, что мой соперник без пальто стал чуть уже в плечах. Но объём его талии будто бы не уменьшился.
— Убью! — повторил Шипуля.
Он расставил руки, будто приготовил для меня дружеские объятия.
— Давай, — согласился я. — Рискни здоровьем.
— Отлупи его, Вася! — потребовала стоявшая позади меня Иришка.
В её голосе прозвучали азартные нотки.
— Вася, бей его! — крикнули с вершины горки пионеры.
Они подобрали с земли портфели, но к школе не поспешили.
Братья Ермолаевы промолчали — лишь переглянулись.
Шипуля так и рванул ко мне: с расставленными руками. Я тоже шагнул к нему — впечатал ботинок в его живот. Толстяк не опрокинулся. Замер. Чуть приоткрыл рот. Второй удар я нанёс ему по печени — левой ногой.
Удар под рёбра будто бы не достиг цели.
«Раз, два, — отсчитал я. — Дошло».
Шипуля прикрыл правый бок локтем. Согнулся в поклоне и тут же опустился на колени. В моё лицо он не посмотрел — зажмурил глаза. Медленно завалился на бок. Поджал ногу, а левый висок прислонил к снегу.
— У-у-у! — выдохнули пионеры.
«Королевский нокаут», — вспомнил я слова тренера.