Ермолаевы засуетились. Но к толстяку они не подошли — топтались на месте. Мальчишки на горке поздравляли друг друга с моей победой; комментировали мой удар, размахивали руками и ногами.
Я повернулся к Иришке — встретился взглядом с её глазами.
— Вася, а… что с ним? — спросила Лукина.
Она показала портфелем на Шипулю — тот стонал, но не шевелился.
— Жить будет, — ответил я. — Не обращай внимания. Пока он спрятался под лавку.
— … У-у-ка… — выдавил толстяк.
Я заправил рубашку в брюки, отряхнул прилипший к штанинам снег. Присел, завязал на ботинке шнурок.
Кровь весело бурлила в венах — требовала продолжения поединка.
Братья Ермолаевы вспомнили о сигаретах, выпустили в мою сторону две струи табачного дыма.
— Су-у-ка, — повторил Шипуля.
Прежнего веселья в его голове я не услышал. Различил только ярость. Роман упёрся ладонью в снег и снова встал на колени. Локоть от рёбер он не убрал. Но уже дышал: шумно и будто бы судорожно.
Мальчишки на горке притихли, словно ожидали «второй раунд» (или уже третий?) Во взгляде Иришки снова промелькнула тревога. Я замер в четырёх шагах от толстяка. Наблюдал за тем, как он поднимался с колен.
— Всё, москвич, — едва слышно произнёс Роман. — Тебе конец. Убью.
Он всё ещё кривил губы от боли. Но уже стоял на ногах, слегка пошатывался. На его виске белел снег. Шипуля пристально посмотрел на меня исподлобья. Дожидался, когда завершится качка.
Роман сунул руку в карман брюк, вынул оттуда… Сперва мне показалось: толстяк сжал в руке свинчатку. Но «свинчатка» блеснула — из неё выскочило лезвие. Я услышал тихий щелчок фиксатора.
Шипуля приподнял и вытянул перед собой правую руку. Он показал лезвием ножа на мой живот, сощурил глаза. Я заметил, что острие ножа шевельнулось, словно рисовало в воздухе невидимый штрих.
— Убью, — произнёс толстяк.
Говорил он едва слышно — его голос походил на шипение.
— Смотрите, пацаны! — крикнул стоявший на горке мальчишка. — У него нож!
Шипуля снова скривил губы — на этот раз в улыбке.
Вперёд мы шагнули одновременно.
— Вася! — воскликнула у меня за спиной Лукина.
— Убью, — повторил Роман.
— Попробуй, — сказал я.
Шипуля дёрнулся вперёд. Словно сделал выпад рапирой. Целил в мой живот.
Я сохранил дистанцию — Роман не дотянулся.
Он ухмыльнулся. Сплюнул мне под ноги.
Я ударил его по руке. Носком ботинка. Резко. Снизу вверх, как учили на тренировках.
Шипуля разжал пальцы — нож взлетел к небу.
— Ать! — выдохнул Роман.
— Вася! — крикнула Иришка.
Я опустил ногу на землю. Тут же сложился, кувыркнулся вперёд. Ударил толстяка по голове. В падении. Тяжёлым советским ботинком. Услышал, как треснули нитки на моих штанах.
Я приземлился на снег, откатился в сторону. Увидел, как падал Шипуля: будто срубленное дерево. Толстяк распластался на тропинке, не шевелился. Я вскочил на ноги и замер.
Ко мне подошла Лукина.
— Вася, с тобой всё в порядке? — спросила она.
Я снова отряхнул брюки. Увидел, как рванули к распластавшемуся на тропинке толстяку Ермолаевы.
Один из братьев уронил в снег портфель, стал перед Шипулей на колени, склонился к его лицу.
— Живой? — спросил я.
Ермолаев поднял на меня взгляд и кивнул.
Тут же добавил:
— Дышит.
Я посмотрел на Иришку и запоздало ответил:
— Со мной всё нормально, сестрёнка. Не переживай.
Поднял с земли нож. Взглянул на него лишь мельком. Убрал в рукоять клинок, спрятал нож в карман.
Заметил, как Шипуля пошевелился. Услышал его стон.
Принял из рук двоюродной сестры пальто и шапку. Оделся. «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним…» — снова зазвучала у меня в голове песня. Ветер метнул мне в лицо порцию крохотных колючих льдинок. Я зажмурился.
Иришка дёрнула меня за руку и попросила:
— Вася, идём. Скорее. Мы в школу опоздаем.
Мы обошли по краю тропы толстяка (тот пошевелил руками и ногами — Ермолаевы усадили его на землю). Направились к школе.
— Пацаны, вы видели это⁈ — прозвучал на горке звонкий мальчишеский голос. — Как он его⁈ Ногой! По башке!
Другие голоса ему ответили:
— Клёво!
— Здорово!
— Я тоже так могу!
— Покажи!‥
Глава 4
По пути к школе я всё же ощупал руками швы на своих брюках — надрывов не нашёл. Хотя точно слышал: затрещали нитки, когда я отвесил Шипуле свой коронный удар в падении.
Осмотрела мои брюки и Иришка (там, где я их только что ощупал). Она заверила меня, что продукт советской лёгкой промышленности в целости пережил мой акробатический трюк.
— Что это вообще было? — спросила Лукина. — Мне показалось, что ты поскользнулся. А потом хрясь!‥