Я показал настроечным ключом на струны. Уселся за пианино.
— Фактически, здесь мы делаем две настройки, — сказал я. — Во-первых, нужно, чтобы правильно звучали ноты. Нота «ля» должна звучать, как «ля».
Я нажал пальцем на клавишу.
— Слышишь? В принципе, звучит нормально.
Черепанов кивнул.
— Но тут есть ещё один момент.
Я привстал, показал пальцем на струны.
— Мы проследим, чтобы звучания струн вот в этих букетах несильно отличались друг от друга. К примеру, если вот эта правая струна прозвучит немного ниже, чем «ля», а эта левая — немного выше, то это несоответствие будет восприниматься неважно. Если все клавиши «съедут» на полтона вниз — обычный человек этого не заметит. Но если съедет на полтона одна клавиша, а другая останется в прежней тональности — вместе они прозвучал отвратительно.
Я пробежался пальцем по клавишам.
Спросил:
— Слышишь?
Посмотрел на Алексея — тот неуверенно кивнул.
— Ну… да, — ответил Черепанов. — Наверное.
— Вот этот кошмар мы сейчас и поправим, — сказал я.
Лёша неуверенно улыбнулся.
— Как мы это сделаем? — спросил он.
— Настроим каждую струну, разумеется.
Черепанов переспросил:
— Каждую? Да их же здесь…
Я кивнул, заявил:
— За один урок не успеем. Но мы ведь никуда и не спешим. Часа за полтора-два управимся. Тут главное — терпение и наличие ключа. То и другое у нас с тобой есть. Так что… за дело.
Следующие полчаса я занимался однотипной работой: заглушал самодельными зажимами «лишние» струны, подтягивал ключом вирбели, нажимал на клавиши и прислушивался. Болтовня Черепанова мне не мешала. Я даже следил за нитью Лёшиного повествования. Время от времени хмыкал и в нужные моменты покачивал головой. Лёшин монолог уверенно сместился на тему космоса. Черепанов рассуждал о невозможности парашютирования на безатмосферную планету. Описал вариант «мягкой» посадки на Луну с использованием реактивных двигателей. Объяснил мне своё видение «посадочного лунного модуля».
Я не проверил у Эммы, насколько совпали Лёшины представления о прилунении с тем способом посадки на Луну, который использовали в шестьдесят девятом году американцы. Но рассуждения Черепанова мне показались логичными. Пометил в уме, что обязательно подброшу Алексею несколько идей — сделаю это позже и как бы между прочим. Через полчаса я по обыкновению прервал свою работу, проверил звучание уже настроенных клавиш: отыграл на пианино пару музыкальных композиций. Черепанов замолчал: слушал музыку. Он будто бы искал разницу в прежнем и в нынешнем звучании музыкального инструмента.
Гену Тюляева я заметил, едва тот вошёл в актовый зал.
К тому времени я почти завершил настройку пианино.
Я не повернул голову — сосредоточил внимание на звучании очередной струны и на рассказе Черепанова о причинах, по которым нашей стране необходимо построить «ремонтную базу» в поясе астероидов. В словах Алексея я особенно выделил фразу «нашей стране». Лёша будто бы вообще не рассматривал прочие государства планеты Земля, как возможных участников в программе освоения космоса. СССР в его монологах о будущем справлялся со всеми трудностями исключительно в одиночку и своими силами. Черепанов говорил об этом обстоятельстве, словно оно было вполне естественным.
Лёша увидел Тюляева, когда тот уже подошёл к сцене. Черепанов прервал рассказ, обернулся.
Он поздоровался с Генкой и спросил:
— У вас сегодня репетиция?
— Нет, — ответил Тюляев. — Репетиция будет завтра.
Он запрокинул голову — перевёл взгляд с Алексея на меня.
Я кивнул Геннадию. Чуть подтянул ключом вирбель, трижды нажал указательным пальцем на клавишу.
— Василий, я тебя предупредить пришёл, — сказал Генка. — Да и тебя, Черепанов, тоже.
Геннадий постучал кулаком по краю сцены. Скривил губы — пошевелил усами.
— В общем… я думаю, что Клубничкина подговорила Серёгу и Сёму Ермолаевых на какую-то глупость, — сказал Тюляев. — Вчера они втроём шушукались на репетиции. Сегодня… уж очень странно парни себя сегодня вели. Шептались. Замолкали всякий раз, когда я к ним подходил. Всё это выглядело… подозрительно.
Тюляев пожал плечами.
— Поэтому я подумал, — сказал он, — что парни что-то затеяли. Мне кажется, что Светка их всё же подбила на очередную глупость. Вариантов тут, я считаю, немного. У Светки сейчас только ты, Пиняев, на уме. Вчера она только и говорила на репетиции, какой ты подлец, и как ты ей пакостишь.
Тюляев усмехнулся.
— Так что ты, Василий, поглядывай по сторонам, — сказал он. — Ермолаевы парни неплохие. Но ты сам понимаешь…