Я махнул рукой Иришке, Лёше и Наде, направившимся к выходу из школы.
Вопросительно взглянул на журналистку.
Анастасия кивнула и заявила:
— Сначала сфотографируемся около пианино.
Рева решительно зашагала к актовому залу.
Я последовал за ней. Заметил, что за нами двинулись фотограф и Максим Григорьевич.
Кресла в тёмном зрительном зале пустовали. Пахло хлоркой и табачным дымом. Свет в актовом зале горел лишь около сцены, где столпились актёры школьного театра. Лампы подсвечивали белую надпись на красной растяжке: «Да здравствует великое, непобедимое знамя Маркса-Энгельса-Ленина! Да здравствует Ленинизм!» С портретов на стене зала за нашим приближением внимательно следили Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ленин.
Заметили наше появление и артисты. Те, что не участвовали в репетируемой сцене, поспешно затушили и спрятали сигареты. Клубничкина, Тюляев и черноволосая Галина даже не взглянули в нашу сторону. Они расхаживали на подмостках, толкали пафосные речи, размахивали руками.
Следом за Анастасией я пересёк зрительный зал.
Слушал звучавший на сцене диалог.
— … Мою сестру угнали в рабство в Германию! — закричала Галина.
Света Клубничкина будто бы ужаснулась от этой новости: она вскинула руки, прижала ладони к своим щекам.
Переспросила:
— Кого угнали?
Генка Тюляев напрягся, сжал кулаки.
— Немцы вывезли из нашего города уже восемьсот человек, — объявил он. — Я знаю: уже готовы списки ещё на полторы тысячи. Их отправляют в рабство!
Клубничкина развела руками.
— Что будем делать? — спросила она. — Нужно их освободить!‥
Мы дошли до сцены.
Журналистка зашагала по ступеням. Я — двинулся следом за ней (не без интереса рассматривал Анастасию со спины). Замыкал наше шествие фотограф.
Максим Григорьевич свернул около первого ряда зрительного зала; направился туда, где на фоне ярких ламп в воздухе ещё парил сигаретный дым.
— Ульяна, что ты предлагаешь? — спросил Тюляев.
Посмотрел он при этом не на Клубничкину, а на журналистку газеты «Комсомолец», которая подошла к стоявшему на сцене у стены пианино.
Анастасия жестом подозвала к себе Николая.
Я замер у края сцены, следил за репетицией актёров.
Светлана заявила:
— Мы нападём на них!‥
Клубничкина прервала фразу, обернулась.
Она посмотрела на меня, нахмурилась. Тут же перевела взгляд на Анастасию и на фотографа (те шёпотом обсуждали, с какого ракурса проведут фотосъёмку).
— Я не понимаю! — воскликнула Светлана. — Что происходит?
Её фраза прозвучала, будто часть сценического диалога — Рева и фотограф на неё не среагировали.
Клубничкина изобразила возмущение, подпёрла кулаками бока.
— Товарищи, — сказала она, — вы разве не заметили? Мы репетируем!
Журналистка снова никак не среагировала на реплику Клубничкиной. Она указала Николаю на пианино, нарисовала руками в воздухе квадрат — будто заключила пианино в рамку. Фотограф покачал головой и шёпотом возразил.
Светлана всплеснула руками. Она взглянула на стоявшего в зрительном зале Максима Григорьевича, словно попросила у него помощи. Но Кролик её взгляд не заметил: наблюдал за действиями работников прессы.
Света глубоко вдохнула и воскликнула:
— Товарищи из газеты!!
Рева и Николай замолчали и всё же обратили внимание на Светлану.
Анастасия улыбнулась и заверила:
— Ребята, вы нам не мешаете. Репетируйте. Не отвлекайтесь.
Она повернулась к Николаю и сказала:
— Лишние люди нам в кадре не нужны. Хочу, чтобы на снимке был только Василий. Попробуй разные эмоции…
Клубничкина повторила:
— Товарищи из газеты!!
Она снова завладела вниманием журналистки и фотографа. Решительно указала им рукой на выход из зала.
— Товарищи, покиньте актовый зал! — потребовала она. — Сейчас здесь репетируем мы. До семи часов зал в распоряжении нашего коллектива. Вернётесь сюда в своё время. Немедленно уходите!
Света тряхнула головой.
Рева и Николай переглянулись. Фотограф погладил пальцем усы (спрятал под ладонью улыбку).
Анастасия взглянула на Клубничкину и ответила:
— Девушка, успокойтесь. Не выходите из образа. У вас там только что советских граждан в рабство угнали. Спасайте их, не отвлекайтесь. Занимайтесь своим делом. Не мешайте взрослым людям работать.