Мог ли Саша колебаться? Думал ли он когда-нибудь о том, чтобы бежать на юг или, может быть, даже уехать за границу, чтобы продолжить там свою карьеру, как Луи Жуве? Решение о вывозе в Дакс части его наиболее ценных коллекций, сначала мадам Шуазель, потом её дочерью, похоже, подтверждает это предположение. Но, вероятно, начиная с обращения Петена к нации он решил, в своей душе и сознании, что его место среди тех, кому он всегда был всем обязан.
В часы, предшествовавшие его отъезду из Дакса и возвращению в Париж многие известные беженцы говорили ему: «Кто лучше вас, Саша, может рассказать о нашем театре? Кто лучше вас сможет защитить наши интересы и интересы французских артистов?». Он сразу почувствовал себя облечённым исполнить священную миссию, даже не осознавая подстерегающей его опасности, как напишет двадцать лет спустя Женевьева: «Однако те, кто напутствовал его, догадывались, какой опасности он подвергает себя. Нет, они не были в неведении, потому что некоторые из них возобновили сношения со столицей, и они уже знали от своих корреспондентов, что Саша обязательно должен предстать перед немецкими властями, чтобы добиться искомого, и что это может повлечь за собой клевету, месть и презрение! Только Саша не задумывался об этой возможности».
За несколько часов до отъезда Гитри Анри Бергсон также покинул Дакс. Доктор Лявьель, свидетель отъезда Бергсона, пришёл к Саша и рассказал ему об удивительном случае, который только что произошел во дворе «Hôtel de la Paix». В тот момент, когда философ добирался до своей машины, присутствовавшие немецкие солдаты встали по стойке смирно и отдали честь. Свидетельство, которое будет подтверждено в 1946 году некой мадам Тусис (Tousis), торговкой из Дакса, в письме к другу: «Несомненно, осведомлённая о высоком положении мсьё Бергсона, эта группа "взяла на караул" и отдала честь, но это не было заранее подготовлено, а произошло совершенно случайно».
Однако, можно предположить, что организатором этого «непредвиденного происшествия», вероятно, был немецкий генерал, профессор философии.
Доктора Луи и Рене Лявьель, а также супруги Барб, вспоминали, что немецкий профессор философии, командовавший немецкими военнослужащими, подошёл к Бергсону в момент отъезда, чтобы пожать ему руку. Старик отказался, сказав:
— Не сегодня... война, возможно, окончена.
Мсьё Барб вспоминал, как ему пришлось утешать немецкого офицера, объясняя ему:
— Бергсон не был неучтив, он говорил с вами с обходительностью, и ответ его был весьма оптимистичен...
Гитри не оставалось ничего как только покинуть Дакс. Но на тот момент возникла техническая проблема. Необходимо было найти автомобиль, чтобы мадам Шуазель и её дочь вместе со всеми сокровищами, находившимися в хранилище Банка Франции, также могли вернуться на авеню Элизее Реклю. Решение пришло от руководства «Le Splendid», которое согласилось предоставить в распоряжение Мэтра грузовичок, управляемый крепким парнем баскского происхождения. Для этого экипажа был предусмотрен второй пропуск. Чтобы тронуться в путь, на крыше машины был надёжно укреплён с помощью верёвок 120-литровый бочонок с бензином. Настоящая бомба на колесах! Но другого выхода нет... Саша хочет уехать. И он уедет, напомнив скептикам фразу Мольера: «Как по мне, для честных людей нет спасения за пределами Парижа» (реплика из пьесы Мольера «Смешные жеманницы». — Прим. перев.).
В начале июля Гитри едут в Париж. Женевьева больна, и Саша «грабит» каждую аптеку, которую они находят. За один день из Дакса невозможно добраться до Парижа на машине. Дороги забиты, приходится выпрашивать бензин, а комендантский час больше не позволяет ездить по ночам. Ещё один обязательный этап — ночёвка в Сен-Жан-д'Анжели (Saint-Jean-d’Angély). Но ни в одной гостинице города нет свободных номеров. В конце концов, Гитри останавливаются в доме священника.
На следующий день, направляясь в Париж через Версаль, супруги, сделав крюк, заехали в свои владения в Тернэ. Ворота широко открыты, и перед домом припаркованы немецкие машины. В доме находилось около пятидесяти немцев, они занимались своими делами, переходя с этажа на этаж, не обращая внимания на возвращение владельцев.
Единственное дружелюбное, но покрытое слезами лицо дочери смотрителя:
— О! Мсьё, вы сделаете что-нибудь, ведь так? Нет, это невозможно, все эти люди здесь! Нет, только не здесь! Вы собираетесь нам помочь?
Саша пришёл в ужас, увидев, что Тернэ оккупирован немцами. Он просит своего водителя как можно быстрее проехать 25 километров, отделяющих их от авеню Элизее Реклю. У него только одно опасение, что оккупанты захватили его особняк. Как он сам признаёт, этот дом играет в его жизни определяющую роль. И что он находится в опасности. Он действительно убеждён, что его дом-музей очень скоро будет разграблен немцами, если он будет отсутствовать в нём дольше. Он уже в курсе, что в некоторых кругах циркулируют слухи о том, что он еврей. И он страшится, что оккупанты воспользуются этим, чтобы присвоить не только «его» театр, но и его дом.