Требор сразу же воспользовался этим и попросил добавить к этому имени имя друга своего секретаря. Итак, вот уже два!
Саша, живущий в замкнутом мире, не имеет такого круга знакомств, чтобы «выдать» больше имён. Он старается изо всех сил и, в конце концов, находит трёх других заключённых — Пьера Дюфло (Pierre Duflos), сына актрисы Югетт Дюфло (Huguette Duflos), Жана Мутье (Jean Moutier) и сына мсьё Пажа (Page). Потом «стихийные» просьбы будут доходить до Саша. Он в конце добавит ещё шесть новых имён к своему списку. Всего будет одиннадцать, и это пройдёт!
Гораздо позже Саша проанализирует своё поведение 1 сентября 1940 года как начало процесса, который приведёт его в тюрьму. Да, он поймёт, что, если бы он в тот день не затронул вопроса о возвращении пленных, он мог бы повсюду говорить, что никогда ничего от немцев не принимал, а, наоборот, всегда отказывался. И это с первого дня, с предложения немецкого генерала что-то сделать для него, то были попытки готового на всё немца, искусить его. И вот... Он не только поставил себя в положение обязанного, но и очень быстро в положение почти постоянного просителя по отношению к оккупанту.
Мы увидим, что это не единственное нарекание, которое будет адресовано Гитри за те годы. Но правда и то, что в обвинениях в коллаборационизме, выдвинутых против Гитри, будет постоянно повторяться следующий упрек: «Он всё время встречался с немцами. Его гримёрная была полна ими!»
Отсюда до обвинения в том, что он устраивал с ними кутежи, всего один шаг. О, да, Гитри лучший друг заправил нацистского режима! Человек, готовый на всё, чтобы продолжать выступать на сцене и играть «Мсьё Моа» в парижской жизни! («M. Moâ» — «Мсьё Я», так произносил «я» (moi) Гитри, вместо обычного французского «муа», что стало его прозвищем. — Прим. перев.). Действительно, руководствуясь благими побуждениями, он сам «сунул голову в петлю». Следует признать, что он действовал, согласившись использовать своё имя, своё положение, свой неоспоримый в глазах немцев международный авторитет, согласившись установить с ними отношения, многократно повторяющиеся, чтобы вызволить некоторых несчастных из немецких застенков.
Ходатайства не прекратятся в течение нескольких недель после его возвращения в Париж. В ноябре художник Ги Арну (Guy Arnoux), друг Саша, просит его принять супругу маршала Жоффра (Joffre). Мэтр не имел удовольствия знать её, но он горячий поклонник этого героя войны 1914-1918 годов, так же, как он восхищался Фошем и Петеном (Foch, Pétain). Вдова маршала обратилась к Гитри за помощью, её покойный муж был похоронен в их имении в Лувесьенне (Louveciennes), и немцы оккупировали эту резиденцию, что её очень расстроило. Саша пообещал вмешаться и постараться сделать всё, чтобы оповестить кого следует об этой невыносимой ситуации. Он связывается с префектом полиции, затем с префектом департамента Сена и, наконец, с представителем французского правительства в Париже. Напрасно. У него оставалось одно решение — снова связаться с генералом Турнером, который, как всегда, любезно порекомендовал его своему коллеге генералу Анессу (Hanesse), руководившему авиационными службами, теми самыми, которые занимают Лувесьенн. Он принял Гитри, тот ему запросто сказал:
— Я думаю, вы не знаете, что ваши войска занимают территорию, где находится могила маршала Жоффра. Это действительно может оскорбить.
Менее чем через пятнадцать дней поместье было возвращено вдове. В тот же вечер, когда наступила эта счастливая развязка, Саша, вернувшись домой, находит военную медаль Жоффра, его вымпел маршала Франции и следующее письмо:
«Дорогой мсьё Гитри,
я рада, что могу преподнести эти две вещи, принадлежавшие маршалу Жоффру, моему дорогому мужу, вам, зная, насколько вы хороший и замечательный француз, и что у вас есть слабость к памятным вещам. Эту военную медаль он носил в течение двадцати трёх лет, каждый раз представляя Францию на церемониях у нас и за рубежом, как это вы можете видеть на прилагаемой фотографии, которую я также рада вам передать, и этот вымпел маршала Франции, что сопровождал его во всех кругосветных вояжах, никогда не покидая своего места на маршальском автомобиле, после смерти он был возложен на гроб вместе с трёхцветным знаменем.
Я знаю, что эти реликвии в надёжных руках, и что они останутся в нашей прекрасной и доброй Франции. В знак признания того, что ваше сердце патриота сделало для дорогой мне захваченной земли. Я также знаю, насколько привычны для вас изящные жесты.