Крупная рука в тёмных волосах перебирает кудряшки, как могла бы перебирать собачью шерсть: неторопливо, с очевидной симпатией, а потом надавливает на затылок, и Коннор позволяет ему, потому что…
Гэвин охнул и потерялся где-то у Коннора на плече, носом в тёплой, тёплой грязной футболке, на бесконечные несколько минут.
У Конора, кажется подкосились ноги, и он под гэвиновым весом сделал шаг назад, насколько позволяла каморка, и они оба привалились к стене. Коннор — к ней спиной, Гэвин — к нему. И Гэвин захихикал в голос.
Это было так восхитительно: герой его детства отобрал его главный на сегодняшний день краш. Нет, правда, так восхитительно.
— Что?
Гэвин дрожащей рукой сначала оперся на стену, оттолкнулся, стал на ноги, ноги вроде бы держали. Вытер руку о джинсы, натянул трусы, застегнул пояс. Футболка теперь была еще более грязная, мда — кое-как затер пальцем влажные пятна.
Справился с желанием натянуть на Коннора штаны — или затереть пятна пальцем и на его футболке. Коннор и сам может, не маленький.
Наконец-то он смог доверять своему голосу достаточно, чтобы ответить:
— Забей. Хочешь покурить?
Коннор молчал секунду, как будто задумался, а потом ответил просто:
— Хочу.
Гэвин хмыкнул и, пока Коннор застегивал штаны, полез вниз, в карман куртки, за зажигалкой.
========== Call me son one more time ==========
Комментарий к Call me son one more time
глава содержит
с о м н и т е л ь н о е
с о г л а с и е
спасибо, что исправляете опечатки! приятного чтения.
Дежурство было долгим, Хэнку как раз хватило времени подумать обо всем, о чем он думать не хотел. Хорошо, что репутация у него была такая, что никто и не ждал от него разговоров по душам.
Парни на воротах перешучивались, когда впускали их с Розой внутрь, и изо всех сил пытались сохранить серьёзные лица, пока в прилегающей каморке он демонстрировал им не наличие, а отсутствие укусов. Их не смешила рутинная работа, или его старость. Они были молоды и взволнованы: конечно, все нужно проверить, выпуская путников в Иерихон, да-да, очень важно. Чисто дети.
Когда они с Розой подходили к воротам, смеркалось, но когда дежурные удостоверились, что он не заражен и выпустили его на воздух — уже стемнело. На голом желании добраться до кровати он сначала забрел в душ, где стоял, привалившись к скользкому кафелю под болезненно сильным напором, и думал, что вполне может отключиться вот так — прямо здесь, может, даже ударится головой о край поддона, и найдут его, вероятнее всего, уже утром.
Неплохо бы.
Он перекрыл краны и просушил волосы полотенцем, прежде чем выйти наружу. Сменный комплект чистой одежды дожидался его в раздевалке. Окна общих комнат с улицы светились теплым желтым светом, и Хэнку это нравилось. В общих комнатах всегда кто-то шумел до самого отбоя, но это тоже было сносно.
Он поднимался по лестнице и думал, сколько проспит сегодня — четыре часа без перерыва было бы совсем неплохо. После долгих дежурств он возвращался вымотанным и вроде бы лучше засыпал — и пытался ходить в них чаще.
А сейчас он же ещё и пытался сбежать.
Мальчишка брал его измором. Пытался быть участливым, пытался быть внимательным, пытался ухаживать — нелепо, неловко и чудовищно искренне. Хэнк увиливал от такого счастья. Зачем решать проблемы, если их можно игнорировать?
По своему опыту он знал: хуйня всегда догоняет. Но бывает, что не сразу.
Местный жилой дом ужасно напоминал ему студенческий кампус, и Хэнк не знал, как к этому относиться. По крайней мере, курить траву он здесь точно не собирался. На дверях личных комнат даже можно было при желании поставить замок, у него самого была щеколда: он не то чтобы целенаправленно готовился к приёму грабителей, но хотел немного личного пространства. Люди, кажется, относились понимающе.
Можно было зайти к Коннору и перекинуться парой слов, но он не чувствовал в себе на это сил и не хотел ни социальных интеракций, ни заходить, ни говорить, ни думать. Думать было тяжело.
Гэвин в такие вечера обычно лежал на крыше и курил, задрав голову, и снизу его можно было при желании разглядеть. Возможно, он и сейчас там, Хэнк не посмотрел, пока пересекал дворик, а сейчас возвращаться было слишком тяжело.
Он открыл дверь, потянулся к выключателю — и отвернулся от него, уже зная, что в комнате кто-то есть. Зажглась лампочка, сидящий на его кровати Коннор повернулся к нему лицом:
— Здравствуйте, Хэнк. Как все прошло?
У него не было на это сил.
— Я вас ждал.
— Я понял.
Приземляться с ним рядом, чтобы сидеть, как два первокласника за партой, Хэнк не собирался, так что догреб до кресла и грузно в него рухнул. Все это время Коннор продолжал сидеть на кровати и следить за ним взглядом. Хэнк чувствовал этот взгляд затылком. От него хотелось избавиться.
— Так как все прошло?
Хэнк закрыл глаза — лампочка жгла ему сетчатку. Если ему придётся изображать готовность вести разговоры, он долго не выдержит, и хорошо, если просто уснет.
— Ничего, — он ладонью потер лицо, — у излучины действительно было гнездо, мы его зачистили. Две грибницы и несколько щелкунов, ничего слишком сложного.
Он вспомнил, как смотрел на два склизких холма, которые когда-то были людьми, и думал, что гореть они будут вечно — и никогда не выгорят полностью. Маска мешала, и он не мог дождаться, когда уже можно будет её снять, но рисковать не рисковал.
Роза крепко держала огнемёт и поддавала жару — Хэнк до этого мало ее знал, но, благодаря двухдневному совместному переходу, познакомился поближе. Она оказалась удивительно разумным и удивительно доброжелательным человеком, но, боже, как же много в ней было слов.
Хэнк думал о том, в какой пизде оказался, а она рассказывала ему про сына. Он даже слушал какое-то время, а потом полностью нырнул в мысли о пизде.
Кто знал, что пиком его морального разложения станет кудрявый мальчик, который в один прекрасный день перехотел быть его ребёнком.
Хэнк сидел с закрытыми глазами долго и готов был сидеть ещё дольше. Все остальное — проблемы Коннора. Дверь легко открывается изнутри, он даже не щелкнул задвижкой, забыл, а спать на кресле ему не впервой. Можно просто остаться сидеть вот так, с закрытыми глазами, и ждать, пока сон придёт. А он придет, должен придти.
Коннор молчал — неведение нервировало — и Хэнк не выдержал. Возможно, он просидел так дольше, чем ему казалось. Возможно, чёрт, возможно он таки ненадолго вырубился.
Хэнк открыл глаза — Коннор стоял у кровати и смотрел на него в ответ — и от неожиданности Хэнк впился ногтями в подлокотники.
Коннор был очень белый. Молочно-белый, с темными волосами на икрах и в паху. И совершенно голый.
Коннор поежился, встряхнул футболку, которую держал в руках, как ни в чем не бывало, накрыл ею джинсы — теперь его вещи лежали на кровати аккуратной стопкой, и Хэнк смотрел пару секунд только на них.
— Так.
Он хотел сказать что-то ещё. Надо было сказать что-то ещё. Наверное, это был сон. Наверное, они все ебанулись. Наверное, его укусили, и у него начались галлюцинации. На почве лихорадки. Ну с чего Коннору тут раздеваться? У него тут не баня.
Он закрыл глаза — на внутренней стороне век отпечатался Коннор — высокий, темные кудри, костлявые колени, вена на свободно висящей руке тянется от костяшек к локтю.
Хэнк сказал, не раскрывая глаз:
— Я не буду спрашивать, какого хрена, просто одевайся и уходи.
Открыл глаза: Коннор стоял, где стоял, и смотрел теперь то ли сосредоточено, то ли безразлично, а потом выпрямился и шагнул к нему.
У Хэнка настолько не было сил на всю эту херню.
— Коннор.
Ноль реакции.