Вместе они были чаще продуктивны, чем нет.
И секс был нормальным.
— Эй, — громким шепотом позвали снизу, и Коннор открыл глаза. Лео привалился к стволу и переводил дыхание: — Задрых?
— Нет, я спускаюсь.
========== Light my candle ==========
Это была почти нормальная неделя. Подъёмы, завтраки, обеды, планы, дежурства, синие вечера, когда ты высовываешь голову из приоткрытого окна и просто слушаешь вечер. Ранние отбои, тонкое одеяло, жесткие полотенца, теплая еда, бессонница, которая не хочет отступать, коннорово навязчивое внимание.
Карл, конечно, смотрел странно, но трудно было понять, как именно, а спрашивать и вообще говорить с другими людьми об этой пиздецовой ситуации Хэнк был не в состоянии. Хотя поговорить, может, было бы выходом. Кто-нибудь этой толпы случайно не был психологом, до две тысячи тринадцатого? Ему бы не помешала сейчас профессиональная помощь.
Но кого он обманывает, он бы не попросил помощи, даже если бы на дворе не было грибоапокалипсиса, и они не были заперты за четырьмя стенами в городе с весьма неподходящим для этого названием.
Господи, «Иерехон», серьезно? Хэнк все не мог привыкнуть.
Может, ему вообще мерещилось, что Карл смотрит на него как-то не так. Люди думают о своих проблемах, Хэнк, не только о тебе, твоём полуприемном недосыне и вашей маленькой проблеме размером с небоскреб.
Плохая метафора, слишком фаллическая.
Коннор, впрочем, вроде бы был в порядке. Все мысли про «в порядке» и «Коннор» перекрывались картинкой у Хэнка в голове: он просыпается в кресле так поздно впервые за долгое, долгое время, Коннор лежит у него на кровати и смотрит на него в упор, а потом улыбается — перед тем как потянуться за футболкой и начать одеваться.
Так это все все-таки было, да?
Коннор не давил, впрочем. Не в этот раз, как будто был рад, что все решено и все устаканилось. Он просто принялся за другую тактику — цеплялся с нежностями там, где их не могут увидеть. Или могут, но вряд ли. Или там, где Хэнк не может протестовать слишком громко, чтобы не привлечь лишнего внимания. Он вел себя спокойно и доброжелательно, но чуть что, выстреливал в адрес Хэнка стоваттной улыбкой, и Хэнку казалось, что все это видят, все понимают и все в курсе — ему начала навязчиво лезть в голову мысль: когда в помещении они с Коннором оказываются рядом — все глаза тут же приковываются к ним.
Это было не самое приятное чувство. Нет, совершенно. Чувство, что у тебя отбирают контроль над ситуацией, когда ты еще не поддался и не хочешь его отдавать, было одним из самых мерзких на его памяти. Хэнк хотел право голоса в этом деле. Но для этого нужно было затеять Большой Серьёзный Разговор — и вряд ли было что-то хуже этого.
Он совсем не гордился какой-то частью себя, которая вообще не хотела, чтобы это кончалось. Его изголодавшегося эго было таким, каким было — изголодавшимся.
Но он был больше, чем просто его эго, да? Хотелось бы верить.
Когда во вторник Коннор под прикрытием чужих спин взял его за руку, он не вывернулся.
Это было рядовое собрание, ничего выбивающегося, разговор по душам с обществом — Коннор на него не смотрел, он смотрел прямо, пока переплетал вместе их пальцы и улыбался слегка, не встречаясь с ним глазами. Надо же, в нем вдруг проснулась такая приверженность делу.
Сарказм не спасал.
Хэнку казалось, что все смотрят на них, на их руки, хотя их невозможно было бы заметить в такой толчее, на их лица. Он боялся, что по их лицам все можно прочитать. В мелочах. В подробностях. Коннор, не разжимая руки, погладил большим пальцем его костяшки, и Хэнк набрал в грудь побольше воздуха — жёсткая, прохладная коннорова ладонь держала его ладонь осторожно, считай, бережно — и не отпустила, пока Карл не объявил сбор закрытым.
В среду они долго ждали Маркуса под окнами второго этажа — было неожиданно холодно, Коннор периодически вздрагивал в своей тонкой куртке. Почему они не зашли погреться куда-нибудь, и стояли как два идиота, отмораживали носы? Хэнк в какой-то момент посмотрел на коннорово синее лицо и не выдержал.
— А холодно сегодня, — проговорил он задумчиво.
Коннор посмотрел на него и процедил через сжатые зубы — может быть, потому что не был в восторге от его наблюдательности, может быть, потому что это был единственный способ заставить их не стучать:
— Немного.
— О, — жизнерадостно сказал Хэнк, почти не пытаясь сделать вид, что не издевается, — немного. Ясно.
Он сделал паузу.
— Так если тебе «немного» холодно, что бы не подняться к себе и не одеться по-человечески?
Коннор мотнул головой, руки — поперёк груди, пальцы — синие:
— Нет времени.
— И как ты собираешься по такому холоду куда-то идти и что-то делать?
Коннор пожал плечами. Хэнк не думал, что их можно задрать ещё выше, но у Коннора как-то получилось. Одним словом, чудесные выживательные скиллы, не зря он человек, прокачанный для поисков решений.
Коннор прерывисто кивнул:
— Я в порядке.
Так это теперь называется.
Господи боже.
— Если ты отказываешься валить за своей курткой, забери мою и не трясись. Хотя бы на пару минут, пока отогреешься.
Он успел расстегнуть пуговицы, но вот снять ее не успел — Коннору хватило одного короткого шага, и он быстро пропустил руки у Хэнка под мышками и прижался к нему неловко, всем телом, не давая теплу выстыть на холоде.
Такой фокус срабатывает, только если человек обнимаемый застывает, как пластиковый манекен — ну Хэнк застыл. Очень удобно.
Он вроде как пропустил момент, когда надо было отталкивать, и остался стоять с неловко поджатыми руками, и это взбесило его так сильно, что из одного чувства противоречия он раздражённо сгреб Коннора за задранные плечи и прижал к себе. Нечего зря тратить тепло на таком морозе.
У Коннора было очень холодное лицо и очень холодный нос, и этот нос давил Хэнку в ключицу, а его беспокойные руки все не могли устроиться под тканью куртки. Хэнку было видно чуть-чуть его горла и волос, и ухо — от его дыхания оно быстро порозовело, и краснота рванула по горлу вниз.
Вот ведь дурак.
От тяжёлого духа, которым на него точно пахнуло, от естественной влажности рубашки под курткой — хоть бы скривился, мерзавец, но нет, ковыряет руками его поясницу, стоит.
Хэнк чувствовал себя обыгранным идиотом. Причем на стольких уровнях сразу. Но прижимать к себе кого-то тёплого действительно было неплохо. В этом месте обзавестись живой грелкой было легче, чем можно было подумать. Хоть бы ни у кого из них не встал, и это осталось милым маленьким моментом, Господи.
Теперь Коннор прохладной щекой лежал на его груди, он был костлявый, но крепкий, и его твердые холодные ладони у Хэнка на спине потихоньку отогревались. Хэнк под его недовольное бессвязное ворчание поправил борта куртки так, чтобы они внахлест прикрывали чужую спину, и сложил руки поверх — еле сдержался, чтобы не поцеловать Коннору волосы. Ему нравилась эта тёмная макушка, он бы хотел просто стоять, вжавшись в нее носом и слушать чужое дыхание.
— Ну чего? Хватит уже? Согрелся? — голос не хотел слушаться. — Давай, пора идти.
Маркус ещё не пришёл, некуда было идти, но он должен был хоть что-то сказать.
— Ещё немного.
Они не были особенно близки с тех пор, как вернулись в Иерихон, почти пять, шесть лет назад? Ого, прошло больше времени, чем ему казалось.
Они не проводили много времени вместе — Коннор все ещё таскался за ним иногда, но теперь у него больше людей.
Людей, с которыми ему было нормально. Вроде бы.
В целом, к нему относились спокойно. Вроде бы.
Иногда казалось, что Коннор сам себе выдает квесты — а-ля, будь настолько примерным, чтобы человек либо остался в восторге, либо его затошнило от тебя — Хэнк не знал насколько для Коннора они были развлечением, а насколько необходимостью, но было такое, да. Иногда можно было уржаться, наблюдая, как Коннор своей вежливостью доводит людей до белого каления. Если прищуриться и сделать вид, что ты не очень наблюдательный, можно даже было посчитать Коннора обыкновенным парнем. Ну кто здесь без заморочек?