— Конечно-конечно, — засобиралась Анна Семёновна, — мы с дочкой.
У шалаша Марфы собралось несколько старушек. Анна Семёновна с дочкой Анастасией вполголоса прочитали молитвы.
Затем Клава пошла к коменданту:
— Николай Петрович, маму схоронить надо.
— Сходи в лес за отцом, и пусть ещё кого из мужиков прихватит. Вон там, на пригорке, уже могилка есть. Можно рядом.
— Нет, — запротестовала девушка, — только не рядом с этим злодеем.
— Какая разница? Им там всё равно.
— Нет, не всё равно, — заупрямилась Клава.
— Хорошо, — согласился комендант, — схороните с другой стороны. Какое место понравится, то и выберите.
К вечеру Марфу похоронили. Клава никак не могла успокоиться, плакала. Павел Лопырев, из тех, кто прибыл ранее, часто наблюдал за Клавой. Она ему нравилась. Он хотел подойти и успокоить девушку, но не решался. А Клава никого и ничего вокруг не замечала.
Дни шли за днями. Один похож на другой: работа, работа и работа. Бывшие крестьяне методом проб и ошибок осваивали новую для себя профессию лесоруба. У кого-то получалось сразу, а некоторые никак не могли приноровиться. Тогда комендант отправлял их на корчёвку и подготовку ям для строительства землянок.
Бабка Дарья каждый день ходила с Леной то в лес, то вдоль по берегу реки. Собирали какие-то листья, травы, коренья и сушили всё это в Дарьином особенном шалаше. Бабушка нашила мешочков из простыни, складывала в них высушенные травы и коренья. Лена тоже стала молчаливой: зачем спрашивать, если в ответ молчание.
А на берегу днём женщины варили вёдрами морс из черники, которую собирали дети. Его пили вечером, а главное, утром. Завтракать не успевали, а так хоть морсу напьются, всё не простая вода.
Второго августа прибыла вторая колонна спецпереселенцев. Их привёл тот же Николай Иванович Куштысев, проводник из деревни Кони.
Никола принёс к костру охапку сушняка, Ванятка сидел здесь же, мама варила морс. По косогору на берег спускались прибывшие люди, уставшие и измученные. Вода в реке была уже холодной, поэтому купаться мало кто отважился, только умывались и пили из ладоней.
— Ба-тя, — звонкий детский голос разорвал напряжённую тишину.
Коля кинулся к вновь прибывшим. Бежал, спотыкался, падал, поднимался и снова стремглав. Прибывшие в ожидании замерли: чей?
Мария выпрямилась и, не дыша, следила за сыном. Неужто?
— Ба-тя, — подскочил малец к очень худому, изнурённому мужчине. Тот попытался поднять сына, но не хватило сил. Он присел на корточки и обнял его:
— Коляша, сынок… А где мама? Ванятка?
— Идём, идём, — нетерпеливо тянул сын отца за руку.
Мария стояла с младшеньким на руках. Не в силах была шевельнуться. Ей хотелось бежать навстречу, но ноги не слушались.
— Родные мои, родные мои, — только и повторял отец, крепко обняв жену и детей. Грязные слёзы стекали по его давно не бритым щекам.
— Володенька, живой, Володенька, — повторяла счастливая Мария.
Только Ванюша ничего не понимал и вертел головой.
К прибывшим подошёл комендант. Проводник передал ему список. На этот раз прибыло двести пятьдесят человек, очень многих недосчитались.
— А где продукты, инвентарь?
— Едут, скоро будут.
— Я тут подготовил список продуктов. И обувь, обувь нужна, рукавицы. Передай им обязательно, — говорил комендант.
— Хорошо, всё передам. Я поехал, — взял листок проводник.
— Вижу знакомые лица, — комендант подошёл к тем, кто сбежал из первой колонны. Их поймали и вернули. Среди них были Нина и Кирилл, которые потеряли в дороге своего ребёнка.
— Володенька, выпей горячего морса. Ничего, вместе всё одолеем. Коля, позови тётю Нину и дядю Кирилла, ты их знаешь, — не умолкала Мария.
Мария и Нина обнялись, как добрые знакомые. Морс грел и успокаивал не только тело, но и душу.
— А можно и нам горяченького? — стали подходить изнурённые люди.
— Конечно, пейте на здоровье, — только и успевала разливать горячий морс по кружкам Мария.
— Люди добрые, подходите, — стали приглашать и другие хозяйки.
Днём полагался только морс, а ужин — вечером, когда работники вернутся из леса.
Матвей Власов, узнав о вновь прибывших, прибежал на берег. Он с надеждой вглядывался в толпу, пытаясь найти своих.
— Стеша, доченька! — увидел он свою семилетнюю кровиночку. — А где мама?
Дочка опустила глаза. Взрослые, которые приглядывали за ней в дороге, сказали, что её маму схоронили два дня назад.
— Стешенька, доченька моя, — Матвей поднял девочку на руки, крепко прижал к себе, так и пошёл с ней, пошатываясь и причитая: — Как же так? Как же без мамы? Стешенька. Хочешь пить?