За зиму обоз приходил несколько раз, на складе было достаточно продуктов и товаров — запасались на весеннюю распутицу. Время от времени работникам выдавали небольшие суммы денег, так что некоторые семьи к весне могли купить не только еду, но и кое-какую одежду, обувь. А где кормильца не было — хоть по миру иди. И шли. Кто сможет выдержать взгляд голодного ребёнка? Женщины брали плошки и шли по землянкам, по тем, где достатка побольше. Кто жменю крупы насыплет, кто несколько макаронин даст, а кто и кусок сахара положит. На этом можно было продержаться сколько-то дней. А потом — опять с протянутой рукой. У кого было что дать — давали, а нет — так и нет. И на том спасибо, что хоть не гонят.
Стали приходить письма. От родственников, от бывших соседей.
— Олечка, ты всегда такая грустная. Не знаю, как тебя и утешить, — обняла Вера старшую сестру. Они так и остались вдвоём в землянке охранника.
— Верочка, сестричка моя, уже скоро два месяца, как Юра уехал. Хоть бы письмецо написал. Забыл меня.
— Разве можно забыть такую красавицу? Напишет. Или приедет.
— Уж и не верится. О самом главном он не знает. Наверно, уже и не узнает, — вздохнула Ольга.
— Ты о чём? — обернулась к ней Вера.
— Я о том, что у меня будет дочка.
— Как здорово! — Снова обнялись сёстры. — А почему девочка? Вдруг — мальчик?
— Не знаю, почему-то жду девочку.
— Она будет такая же красивая, как и ты.
— Главное, чтобы счастливая была. А моё счастье, наверно, уже закончилось, — Оля заплакала.
— Не плачь. Всё будет хорошо. И ты будешь ещё самой счастливой на свете. Вот увидишь. Не плачь, а то я тоже заплачу. Ребёнку вредно, если мы будем плакать.
— Не буду, — улыбнулась Ольга сквозь слёзы.
Оно, конечно, вдвоём в землянке просторно. Но раньше Юрий и дров наколет-занесёт, если есть время, протопит. Теперь всё надо делать самим. Пока зимой Вера не работала, все заботы по дому были её обязанностью, но с марта она с другими подростками вышла на стройку, и домашние дела приходилось выполнять после работы.
— Вера, бери вёдра и за водой. А я дров наколю и печку истоплю.
Сестра схватила вёдра и убежала к ручью. Ольга принялась колоть дрова.
За этим занятием увидал её Никита Иванов:
— Кто такой красавице разрешает дрова колоть?
— Больше некому, — не останавливаясь, ответила девушка.
— Разреши, — Никита отобрал топор и сам взялся за дело.
— Всё, спасибо, на сегодня хватит, — попыталась остановить его Ольга.
— Пусть будет с запасом.
Парень легко управлялся с дровами, а Ольга стояла и любовалась им:
«Что-то я раньше его не замечала? Такой ладный, такой сильный».
— Всё, Никита, спасибо. Иди, отдыхай. Ты же с работы идёшь.
— Как скажешь, Ольга Прекрасная. Если не возражаешь, могу приходить, помогать с дровами.
— Не возражаю, — засмеялась Ольга.
Пришла Вера с водой.
— Так много дров наколола! И уже печка топится. Быстро ты сегодня.
— У меня помощник объявился.
— Кто?
— Никита Иванов.
— Хороший парень. — Вера обняла сестру.
Приготовили еду на быструю руку — и спать. Завтра обеим на работу.
Бригада Матвея, прежде работавшая на ледянке, теперь перевозила по этой дороге лес, который рубили и вольнонаёмные, они жили в бараке на Красном, и несколько бригад спецпереселенцев. Древесину с вырубок перевозили на лошадях до катища Смертельного. На сани укладывали комель, на подсанник — вершинку, закрепляли, и ну-у, пошла, лошадушка. На катище работала бригада вольнонаёмных, они принимали и укладывали брёвна так, чтобы было удобно скатывать их в реку.
Разгружали древесину, которую привёз Матвей.
— Фёдор, — обратился он к вольнонаёмному, — а почему катище называется Смертельным?
Тот остановился, передохнул:
— Ты видел, какая высота? От воды метров тридцать будет. Неправильно уложишь брёвна, они сами покатятся и за собой другие увлекут. Если под обвал кто попадёт, считай, погибель, или брёвнами придавит, или вниз вместе с ними улетишь. Были такие случаи. Погибали люди. Потому и Смертельное.
Смертельное катище
— Да, опасное дело.
— Опасное, а работать надо.
Весной брёвна скатывали в Ёлву и по высокой воде сплавляли. Работали без всякой техники, шестами. Помогала взаимовыручка. Иначе никак.