Появился толстый краснолицый крестьянин, который гнал впереди себя трех овец, на руке у него висела корзина, в которой лежали хлеб, салат и бутылка молока. Однако мы не стали ничего просить у него. Мы вообще почти не разговаривали. Но я не желала мириться с провалом нашей затеи, я упорно не хотела сдаваться. И тут вдруг у меня появилась идея, как мне показалось — блестящая идея. А что, если пойти в лес по ту сторону ручья, посмотреть, нет ли там чего. Ведь, если хорошо поискать в лесу, наверняка найдется что-нибудь съедобное. Я говорила Венсану о ежевике и грибах. О диких кроликах. Я понимала, что не знаю ни французской деревни, ни ее лесов. Но была уверена, что мы что-нибудь найдем в этом лесу, ну хоть что-то. И я тащила туда Венсана. «Ну пошли же!» Но Венсан сидел в люцерне, поджав по-турецки ноги, и никуда не желал двигаться. «Ну пойдем же!» Я принялась уговаривать его, и Венсан, такой разумный, такой рассудительный, в конце концов подчинился.
Да, конечно, все получилось нелепо: нам не только не дали продуктов, нас даже прогнали. Мы везли в Париж лишь эти злосчастные земляные груши… И вдруг, забыв обо всех злоключениях, мы рассмеялись. Так хорошо нам было вдвоем! Я что-то искала под листвой, как ищут дети пасхальные яйца, — с волнением и с уверенностью в том, что непременно что-нибудь найду. В лесу царил такой же мир и покой, как и в полях. И вот тут-то случилось нечто неожиданное. Возникший неизвестно откуда с легким шорохом — точно перелетевшая с ветки на ветку птица — молодой парень с автоматом в руках преградил нам путь и строго приказал нам следовать за ним.
Надо прямо сказать, что я в те годы не очень-то разбиралась в том, что происходило. НОВАЯ ФРАНЦИЯ, МОЛОДОЙ ФРОНТ, НОВАЯ ЕВРОПА, НОВЫЙ ПОРЯДОК, МОЛОДАЯ ФРАНЦИЯ, НАЦИОНАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОКАМ, МОЛОДЕЖНЫЕ СТРОЙКИ, ГРАЖДАНСКАЯ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННАЯ СЛУЖБА, МОЛОДЕЖЬ МАРШАЛА… Цветок на шляпе, песня на устах… Сторонники правых вдруг выступали против немцев, левые вступали в Тевтонский орден, имя божье поминали на каждом шагу, бог помогал людям искупить их грехи… Да, у меня было весьма смутное представление о том, что происходило… Человек приносил себя в дар Франции. Он отождествлял себя со всей страной. Теперь все иначе. А в общем-то, как ни странно, все повторяется… Словно избитый мотив.
Но вот что я действительно знала хорошо — так это сирены воздушной тревоги, бомбежки и обыски, взрывы и пожары, опустошение Европы. И постоянный страх перед комендантским часом: а вдруг не успею вернуться вовремя… Я бегу в темноте, натыкаясь на мусорные баки, с ужасом думая о том, что придется всю ночь чистить сапоги немцам. И еще жуткая мысль: если в эту ночь будет совершено покушение, меня могут забрать в комиссариат в числе заложников. Занятия в университете, встречи с Венсаном в Люксембургском саду, в «Источнике» и в моей студенческой комнате, прогулки по набережным заполнили всю мою жизнь. А еще были холод и голод, талоны и очереди. Только бы отогреть как-нибудь пальцы, только бы продержаться еще немного. Мы теряли в очередях по нескольку часов в день, теряли остатки сил, которые едва-едва могли поддержать скупые пайки. И мы жили так изо дня в день, не вполне уверенные в том, что доживем до завтра, но твердо убежденные в том, что, если дело обернется для немцев плохо, они взорвут все к чертям. Можно ли было в такое время размышлять над какими-то общими проблемами?.. Запах немцев мне вспоминается еще и сегодня, когда я вхожу в метро, он так же неистребим, как едкая вонь слезоточивых газов на бульварах в наши дни — этот резкий, тошнотворный запах. Как часто, стоя в переполненном вагоне метро, я ощущала, что моя рука касается ремня или револьвера, но ни разу мне не пришла в голову мысль оттолкнуть немца. Мы просто перестали их замечать, взгляд скользил мимо.