— Ты, кажется, вечером выступаешь?
— Выступаю.
— Волнуешься?
— Ну, как обычно.
— А что это сегодня от тебя за целую версту парфюмерией несет?.. Смотри, Алешка…
Он намекал на мои отношения с Наташей, и я отмахнулся от него. Я побежал дальше, и в класс вернулся точно по звонку.
Занятия в этот день не клеились. Все были взбудоражены предстоящим праздничным вечером. У меня же имелись и особые причины для волнения.
Сразу после ужина в зале загремел оркестр. Мы, участники концерта, собрались в скрипичной, а оттуда во главе с Сергеем Андреевичем двинулись в зал. Там мы все вместе сели в первом ряду, чтобы потом можно было быстро пройти на сцену.
Возбуждение мое все увеличивалось. В перерывах между грохотанием оркестра я прислушивался, стараясь уловить голос Наташи, и услышал его только за несколько минут до открытия торжественного собрания. Несмотря на запрет Сергея Андреевича куда-либо отлучаться, я поднялся и разыскал Наташу. К счастью, она сидела недалеко от нас — во втором ряду, на предпоследнем месте справа.
Наташа еще ничего не знала, что в честь нее я написал квинтет и что сегодня мы будем его играть: мне хотелось преподнести ей сюрприз. Догадается ли она, что мои «Мечты» посвящены ей, поймет ли, какое чувство я пытался вложить в свою музыку?
— Наташа, — сказал я, приблизившись.
— Здравствуй, Алеша, — обрадованно ответила она. В этот день мы еще не виделись.
— Наташа, — повторил я, — сегодня мне хотелось бы сидеть рядом с тобой.
— Садись, Алеша, на мое место, — произнес голос девочки, которой я иногда помогал по математике.
— Спасибо, — сказал я. — Только я приду сюда после выступления. Вы побережете это место?
Вернувшись к Сергею Андреевичу, я опустился на свой стул, судорожно стиснув пальцы в кулак. Слова доклада едва доходили до моего сознания. Когда председательствующий объявил, что официальная часть окончена, я встал и пошел на сцену с таким чувством, будто мне предстояло совершить подвиг.
Волнение мое, однако, сразу улеглось, как только я услышал сосредоточенный голос Сергея Андреевича. Он велел нам приготовиться, потом, сделав паузу, произнес: «Начали…»
Мы сыграли «Турецкий марш» Моцарта, за ним песню «Орленок». Когда аплодисменты умолкли, Сергей Андреевич торжественно объявил:
— «Мечты»… Сочинение ученика восьмого класса нашей школы Алексея Скворцова.
В эту минуту мне показалось, что Наташа коснулась меня своей рукой, и я, затрепетав, вскинул смычок.
Не помню, как мы доиграли квинтет до конца. У меня было такое ощущение, что я лечу, что передо мной свет, и этот свет — она, Наташа. Когда оборвался заключительный звук, я поднял голову. В зале гремело. Мы стояли еще минуты три. Аплодисменты постепенно стихали, но какая-то пара ладоней настойчиво продолжала хлопать, и я знал, что это Наташа.
Поклонившись еще раз, мы сошли со сцены. Я разыскал во втором ряду свое место и первый раз взял маленькую теплую руку Наташи в свою. Так, не выпуская ее ни на минуту, я и просидел весь вечер.
Через два дня Наташа должна была отмечать свой день рождения. Я умышленно не встречался с ней эти два дня: готовил подарок — новое сочинение, посвященное ей. Это была небольшая вещица для скрипки и фортепиано. Захватив с собой нотную тетрадь с записью этой вещи, я явился вечером в класс, где обычно Наташа выполняла домашние задания. Комната была пуста.
Я вышел в коридор и тотчас услышал торопливые шаги — Наташа шла почему-то в другой класс. Это меня удивило. Окликнув ее, я спросил:
— Ты разве еще не закончила уроков?
— Закончила.
Голос Наташи был как-то неестественно ровен. Сердце мое сжалось от дурного предчувствия.
— Наташа, — сказал я негромко, — я пришел поздравить тебя с днем рождения.
— Спасибо.
— Что с тобой, Наташа?
— Ничего.
— Может быть, мы пойдем в скрипичную? Я приготовил кое-что для тебя.
— Спасибо, — тем же неестественно ровным тоном произнесла она и быстро добавила: — Я устала. Пойду спать.
И ушла.
На другой вечер, пораньше, я снова встретил Наташу на том же месте и опять позвал ее в скрипичную.
— Не хочется, — сказала она.
— Что случилось, Наташа? — уже не скрывая своей тревоги, спросил я. — Почему ты так переменилась?
— Я? Переменилась? — Наташа вдруг рассмеялась. Смех ее был деланным.
Глубоко задетый, я повернулся и, не попрощавшись, ушел на этот раз первым.