— Для этого надо иметь среднее образование?
— Не обязательно, но мне вообще хочется учиться.
После работы я сходил в свой угол, взял приготовленные деньги и вернулся к Ане.
— Вот ваша зарплата, — сказал я, кладя деньги на стол.
Она промолчала.
— До свиданья, — сказал я, поворачиваясь.
— Алексей Михайлович, — вдруг снова застенчиво произнесла Аня, — я деньги не возьму.
— Почему?
— Не надо. Мне было приятно немного помочь, по-товарищески. Мы ведь товарищи? — спросила она. В голосе ее чувствовалось волнение.
— Мы товарищи, — сказал я твердо, — но если вы не возьмете деньги… я все равно их здесь оставлю и к тому же буду вынужден отказаться от вашей помощи.
С этими словами я вышел.
На другой вечер, явившись к Ане, я обнаружил на спинке стула, на котором обычно сидел, мужской костюм. Что-то кольнуло мне в сердце.
— Вы выходите замуж? — каким-то деревянным тоном спросил я.
Вопрос прозвучал, как мне показалось, глупо. Я хотел поправиться, но на ум, как назло, ничего не шло.
Аня, словно не расслышав моих слов, отошла к окну и сказала:
— Вы ходите в темном костюме, он у вас запылился и загрязнился… Как хотите, но я купила на ваши деньги парусиновый костюм, вот, а если хотите, можете мне в следующий раз тоже что-нибудь подарить, только недорогое, а так деньги я все равно брать не буду.
Тронутый до глубины души, я долго не мог произнести ни слова. Наконец, поблагодарив ее, я ушел и потом целый вечер бродил один по улицам, прислушиваясь к тому, как растет во мне что-то нежное и большое, новое и щемящее сердце, что привыкли называть одним очень старым словом и чему на самом деле, наверное, нет названия.
На следующее утро я сдал заведующему аспирантурой свой реферат и стал готовиться к экзамену по марксизму-ленинизму. Аниной помощи мне пока не требовалось.
Дня за два до первого экзамена я поехал в институт, чтобы повидаться с профессором Николаем Николаевичем. Хотелось узнать его мнение о реферате: предполагалось, что Николай Николаевич, выполнявший сейчас обязанности председателя комиссии по приему в аспирантуру, будет моим научным руководителем.
В вестибюле я встретил бывшего однокурсника. Разговаривая, мы вместе зашли в отдел аспирантуры.
— Дал ли Николай Николаевич отзыв на мою работу? — спросил я заведующую, продолжая слушать товарища, рассказывавшего смешную историю, в которой главным действующим лицом был Глеб Торопыгин.
— Да, — ответила заведующая.
— Ну и как? — У меня не было и тени сомнения, что отзыв хороший.
— Ваш реферат оценен на неудовлетворительно, — спокойно сказала заведующая.
Мне показалось, что я ослышался. Остановив товарища, я переспросил.
— Да, да, Николай Николаевич оценил ваш реферат на неудовлетворительно, — тем же невозмутимым тоном повторила заведующая.
Рискуя на кого-нибудь налететь по дороге, я бросился вдоль стены на первый этаж. Профессор был в своем кабинете.
— Николай Николаевич, правда ли это?
Наступила пауза, и я услышал знакомый тонкий суховатый голос:
— Садитесь, товарищ Скворцов. Давайте побеседуем.
Таким холодным чужим тоном профессор еще никогда со мной не говорил. Я прошел по краю ковровой дорожки к столу и молча опустился в кресло. Кабинет Николая Николаевича, в котором мы, кружковцы, веселые и оживленные, не раз собирались, вдруг показался мне тоже холодным и чужим.
Профессор Николай Николаевич, пошелестев бумагами, сказал:
— Я детально ознакомился с вашим рефератом, товарищ Скворцов, и пришел к выводу, что он, к сожалению, не отвечает требованиям, которые предъявляются к работам такого рода.
Я притаил дыхание. Профессор продолжал:
— В вашем реферате имеются положения, согласиться с которыми не только невозможно, но которые свидетельствуют о незнании вами элементарных вещей.
Я слышал, как профессор листает реферат и как колотится мое сердце.
— Вы утверждаете, например, — и это совершенно справедливо, — что все буржуазные конституции суть конституции диктатуры буржуазии, и тут же умудряетесь заявить, что некоторые установления буржуазных конституций могут быть использованы трудящимися в их борьбе за демократию и социализм. Это более чем логическая нелепость, это политический ляпсус!
— Николай Николаевич, — сказал я, стараясь подавить дрожь в голосе, — со мной, к несчастью, нет ваших лекций, но я отлично помню это место из вашей лекции. Общий смысл его именно такой, и я разделяю…
— Товарищ Скворцов, — с ноткой гнева перебил меня профессор, — вы, должно быть, плохо слушали мои лекции, и, как ни горько в этом теперь признаться, я, вероятно, переоценивал ваши способности. У меня о том, что вы имеете в виду, сказано следующее…