Я чувствовал себя чрезвычайно смущенным и не ответил.
— Опять задумался?
— Нет, Иван Александрович, а впрочем… поразмыслить ведь есть над чем. Если вы не против, я сам вернусь через некоторое время к этому разговору.
Гудков одобрил мой план диссертации. Вскоре его утвердили и на заседании сектора. Я начал писать первую главу, но эта откровенная беседа с Гудковым не выходила у меня из головы. Достоин ли я стать членом ленинской партии, смогу ли я быть борцом за правду, за светлую жизнь своего народа, за все то, что зовется коммунизмом, или я по-прежнему буду думать только о себе, о своем недуге? Сумею ли я подавить в себе это последнее — тоску по свету — во имя большого общего?
Однажды я зашел в бюро комсомольской организации. Там дежурил Виктор Лесковский, временно исполнявший обязанности секретаря. Мы поговорили об институтских новостях, о плохой погоде, потом я спросил, нельзя ли как-нибудь увеличить мою общественную нагрузку.
Виктор удивился:
— Ты что, особым энтузиазмом воспылал?
— Предположим.
— Что ж, есть у нас агитаторская работенка в домах, кстати, это у нас отстающий участок, но как ты, не знаю.
— Назначайте.
— Ты… серьезно?
— Да.
В ближайшую субботу мы с Виктором отправились в один из больших старых домов, расположенных неподалеку от института. Агитатором здесь значилась девушка, недавно отчисленная из аспирантуры.
Мы вошли в крайний подъезд, поднялись по истертым ступеням лестницы на верхний, пахнущий сыростью этаж.
Лесковского здесь, по-видимому, хорошо знали. Он объявил жильцам, что я их новый наставник, ободряюще похлопал меня по плечу и, мягко ступая своими модными, на каучуке туфлями, удалился. Мне вынесли на кухню стул, я сел и, как у нас с Виктором было условлено, немедленно начал беседу о правах и обязанностях граждан.
Меня слушали, не перебивая, минут пять. Потом я заметил, что стали зевать.
— Вам неинтересно? — осведомился я.
— Нет, отчего же, вполне интересно, только мы все это давно знаем, — ответил суровый голос женщины.
— Что же вы не знаете?
Какой-то старичок, откашлявшись, сказал:
— А вот такая, понимаете, ситуация… Ежели, допустим, не соблюдаются права граждан, могут эти граждане не являться на выборы — не мы лично, а, допустим, несознательный элемент, — и далее, ежели это осуществимо, какие, скажем, санкции могут последовать при данных обстоятельствах?
Стараясь сохранить серьезный тон, я ответил, что в данном случае ни о каких «санкциях» не может быть и речи, поскольку выборы депутатов есть право и почетный долг наших людей.
Старичок тотчас охотно согласился, а женщина с суровым голосом заявила:
— Хороший, называется, нам почет, когда в комнате под зонтом сидим.
— У вас крыша протекает? — спросил я, несколько озадаченный, вспомнив про свой капающий потолок в доме на Квесисской улице.
И вдруг жильцы, словно они только того и ждали, заговорили все сразу, жалуясь на домоуправа, техника, райжилуправление и каких-то взяточников…
На другой день я вместе с Аней разыскал контору этого домоуправления.
— Аспирант Скворцов, агитатор, — представился я управляющему. — Разрешите узнать, собираетесь ли вы ремонтировать крышу вверенного вам дома?
— Материалов нет, — хладнокровно сказал управляющий.
— А кто вас снабжает материалами?
— База снабжает, РЖУ, — ответил управляющий.
Попрощавшись с ним, мы поехали в РЖУ. Ни начальника, ни его заместителя на месте не оказалось.
— Скоро ли они будут?
— Будут, — буркнула себе под нос секретарша.
Мы с Аней прождали два часа. Явившись, начальник немедленно принял нас, записал просьбу и в очень любезных выражениях пообещал срочно рассмотреть вопрос.
— Позвоните, пожалуйста, денька через два, через три, — сказал он с улыбкой. — Полагаю, что все будет в ажуре.
Два дня спустя я позвонил. Вопрос еще не рассматривался. Я стал звонить каждый день. Через неделю мне сообщили, что в домоуправление направлена соответствующая бумага. Я пошел туда и, найдя управляющего, спросил, начали ли ремонтировать крышу.
— Нет, — спокойно ответил домоуправ.
— Почему?
— Материалов нет.
— А вы соответствующую бумагу из райжилуправления получили?