— Слушай, Женя, если Балтийский и Черноморский флоты, по твоим понятиям, нам не нужны, то куда же мужиков девать? Они ж от безделья сопьются. А так добывают уголёк, плавят металл, строят корабли, ходят строем в колонне по два. Все под присмотром. Или нам тоже строить пирамиды на египетский манер?
— Мужикам всегда можно найти работу. Дороги, автомобили, быт — у нас ведь ничего не обустроено. Американцы покрыли асфальтом всю страну. А у нас даже за пивом нужно стоять в очереди. Но мы отвлеклись. Такие боевые успехи даром не достаются. Нам нужно брать пример с бывших союзников и противников. А мы помалкиваем об этом в тряпочку. Как, впрочем, и они о Сталинграде и Курской дуге. Свои подвиги и герои лучше заморских.
Немцы учили командиров основательно. Вот, скажем, ты командир лодки, тебя атакует миноносец. Дистанция до него катастрофически уменьшается — 15 кабельтов… 10 кабельтов… 6 кабельтов… 4 кабельтова… Что делать? Молчишь? А вот немецкий командир ПЛ приготовил трехторпедный залп: среднюю пустил прямо эсминцу в лоб. Эсминец, естественно, будет отворачивать вправо или влево, чтобы избежать встречи с торпедой. И тут через небольшой интервал времени выпускаются остальные две торпеды на повышенной скорости. Одна с углом упреждения вправо 10 градусов, другая с углом влево 10 градусов. Одна из торпед должна поразить цель. Все просто, когда учат думать. А у нас учат цитатам. Начнут вспоминать, что сказал о флоте, Петр Великий например, про обеспечение свободы судоходства. И еще кто-нибудь из эпохи парусного флота. Надо бы запретить цитировать, особенно в подтверждение современных действий. Кто без цитат не может — уволить. Думай сам. У цитат тоже есть время жизни.
— У тебя такие мысли в голове, Женя, потому что ты мало топал строевым шагом на плацу, за плечами нет ни одного парада на Дворцовой, кроме академического, а поход в Ленинград на День ВМФ у вас шел в зачет за боевую службу, — иногда шутливо прерывал его наш одноклассник Эдик Коршунов, которому требовалась тишина, чтобы освоить математические гаммы из специальных глав высшей математики. Он тоже из командиров БЧ–3, с Северного флота, из Гаджиева. Служил на «стратеге» и возвращаться назад не хочет: жена — ленинградка, квартира в Ленинграде есть — большая заявка на должность научного сотрудника. — Посидел бы ты в прочном корпусе одиннадцать лет, только одними бы цитатами и говорил. Из руководящих документов. А у тебя за плечами пять лет. Так что эта формула, как говорили ученые в Академии, здесь не работает.
Северный флот делегировал троих из пятерки в нашу 211Т группу.
Вот Юра Стекольников, капитан 3-го ранга, из отдела боевой подготовки МТУ. Сменил палубу эскадренного миноносца на паркет. Анализировал результаты практических торпедных стрельб. Мог неделю молчать, делая своё дело. Реагировал на происходящее, в основном, слабой, замедленной улыбкой. Самый трудный предмет для него — английский. Англичанка Галина Владимировна Трибуц, дочь бывшего командующего Балтийским флотом, невзлюбила простонародное произношение «ю эс сей тудей» и упорно делала из него английского джентльмена. Тот был готов на всё. Вот и сейчас шепчет «ю эс сей тудей». Тоже не прочь «застрять» в Ленинграде, хотя и на флоте курс наверх определился. Если покрутить как следует проценты потерь торпед, неудовлетворительных ходов и выстрелов, привлечь всякие там законы распределения случайных величин, связать всё это с уравнением теплопроводности, добавить чего-нибудь из области безопасности эксплуатации — будет густое учёное варево. А перед учёным двери открываются с меньшими усилиями.
Тройку северян замыкал Новиков, начальник приборного цеха арсенала, тоже капитан 3-го ранга. Звали его Толя, еще он имел кличку «Убогий» за успехи в спорте. Единственный из пятерки, по нынешней терминологии, — сексуально озабоченный. Семья осталась на Севере, то ли из-за того, что жена занимала хорошую должность, то ли из-за того, что двойной оклад был прочнее их семейных уз. Он решал задачу перехода в военные представительства в любое место Союза, кроме Севера. Там ему за десять лет поднадоело. Он с вниманием слушал Женю Пензина и восхищенно говорил: «Голова… Ну, голова… Не голова, а Дом Советов. Будешь академиком, возьми меня секретарем — портфель носить…»
Сегодня у нас горячий денёк. После лекций планировалось совещание на кафедре, которое мы окрестили «смычкой». Преподаватели и слушатели старшего курса будут слушать нас об опыте нашей службы. Как старший в группе, я призывал народ серьёзно готовиться к этой «смычке». Времени нам отвалили на подготовку много. «О чем будем говорить, мужики? Нужны не просто воспоминания о былом, надо нарисовать этим ученым мужам картину эксплуатации торпедного оружия в полном объёме, когда в первом отсеке, как в хорошем универмаге, — полный набор имеемых на вооружении торпед. У одной нужно пузыри считать, у другой — воздух замерить, третью — без воздуха хранить, винты крутить и пр. Нужно нарисовать картину эксплуатации от арсенала до отсека подводной лодки, включая транспортировку, погрузку, снаряжение. Одно хранить в каюте командира, другое — у старпома. Пусть думают. Смотрим на торпеду с разных точек зрения: как командир БЧ–3 — ты. Женя, как флагмин — ты, Эдик, как начальник цеха арсенала — ты, Толя, как офицер МТУ — ты, Юра, и, как специалист института — я. Позвольте мне выступить за институт. Много я имел контактов с этими инопланетянами. И последнее. Если не хотите обратно на флот, демонстрируйте кафедре свою склонность к научной работе. Они часто общаются с другими учёными, могут замолвить: „Вот Пензин у меня учится. Золотой парень. У тебя места для него есть?“ Придут, возьмут тебя. Женя, за уши и расцелуют. И если все хорошо у нас получится, отметим мероприятие на каком-нибудь плавсредстве. Сегодня. Немедленно. На два „открытия“. Не больше. (Под плавсредством понимался плавучий ресторан, которых на Неве было достаточно, а под „открытием“ — число опустошаемых бутылок.)