— Ты не знаешь, кто такая Канунникова?!
— Нет.
— Ты меня разыгрываешь.
— Да нет же.
Все последующее показалось мне дурным сном. Дашка, надменная, циничная Дашка, повалилась передо мной на колени и принялась исступленно бить поклоны. И так же исступленно креститься:
— Господи! Благодарю тебя, господи"! Свершилось! Хоть кто-то о ней не знает! Хоть кто-то о ней не слышал, господи! Какое счастье!…
На глазах у Дарьи проступили слезы благодарности. Еще раз стукнувшись лбом о паркет, она попыталась ухватить мою руку и поцеловать ее.
Это было уж слишком. Я отдернула пальцы, на всякий случай отошла к окну и уже оттуда запустила в Дарью вопросом:
— Может, объяснишь мне, что происходит?
— Сначала поклянись, что ты не врешь. Что ты действительно не знаешь, кто такая Аглая Канунникова.
— Понятия не имею.
— Поклянись.
— Хорошо. Клянусь.
Религиозный экстаз затух так же стремительно, как и вспыхнул, Дарья устроилась в кресле, выбила из пачки пухлую светло-коричневую сигарету “Captain Black” и с наслаждением закурила.
— Я жду, — напомнила о себе я.
— “Дервиш сжигает Париж”, — с выражением произнесла моя чумовая-подружка и нехорошо засмеялась. — Что такое “Дервиш сжигает Париж”?
— Кич, — с готовностью произнесла я, почувствовав, как организм начинает декалитрами вырабатывать желудочный сок. — Квинтэссенция пошлости.
— А теперь представь эту самую квинтэссенцию, но в объеме не… Сколько там было страниц у твоего бабуина?
— Восемьдесят семь.
— А теперь представь еще одно: их не восемьдесят семь, а четыреста восемьдесят семь. Четыреста восемьдесят семь страниц кича каждые четыре месяца. Это и есть Аглая Канунникова.
— Так она писательница? — осенило меня. Дарья дернулась, как от удара током.
— Помнишь покойного Кешу?
— “Девки, выпьем”?
— Именно. Наш несчастный попугай — и тот нацарапал бы лучше. Жаль, подох не вовремя. А то украсил бы собой масскультуру.
— Чего ты бесишься? В стране полно авторов подобного чтива.
— Она — единственная. — В голосе Дарьи было столько ненависти и страстной убежденности, что я даже поежилась. — Единственная, кто смог так раскрутиться. Куда ни плюнь — всюду она. Знаешь, почему я купила машину? Потому что в метро все читают только ее. Видеть этого не могу!
— Ты меня пугаешь, — начала было я, но Дашка перебила меня самым бесцеремонным образом:
— А теперь еще новый геморрой. Эта сволочь выпустила очередную книжонку, которую я должна рецензировать. Редакция, видите ли, с большим интересом следит за творчеством Аглаи Канунниковой.
— Ну и напиши, что книга — полный отстой. Дарья выпустила струю дыма мне прямо в лицо и прищурилась:
— Слушай, а почему бы тебе это не написать?
— Мне?!
— А что? Тряхни стариной, у тебя ведь неплохо получалось когда-то. Выспишься на этой твари как следует. Народ тащится, когда распинают его любимцев, это часть игры… Больших денег, конечно, не обещаю, но если ты понравишься главному… Это шанс.
— Я так не думаю…
…Остаток дня мы с шумом и гиканьем носились по разомлевшей Москве, пили кагор в каких-то кафешантанах и текилу в каких-то кабаках. Два раза меня вытошнило, два раза Дарью останавливали гаишники, и два раза ей удалось от них откупиться. Как мы добрались до Дашкиной квартиры, я не помнила. Но первое, что увидела, когда проснулась на следующее — отнюдь не прекрасное — утро, оказалось книгой Аглаи Канунниковой.
Книга лежала на полу у изголовья моей кровати.
Я свесила вниз голову, трещавшую по швам от непомерных вчерашних возлияний, и едва подавила в себе рвотный рефлекс.
Никогда больше не буду мешать текилу с кагором! С сегодняшнего дня — только минеральная. Ныне, присно и во веки веков.
Пока я торжественно клялась себе в этом, на пороге возникла Дарья с пакетом кефира в руках.
— Ну, как себя чувствуешь? — спросила она. Я красноречиво застонала.
— Выпей, — она присела на краешек кровати и протянула мне кефир. — Сразу полетает.
Полегчало не сразу, а минут через пять. Но за это время я успела завещать Дашке чешскую швейную машинку “Минерва”, мою единственную кормилицу. И богато иллюстрированное пособие “Шитье — сто один секрет”.
— Не майся дурью, — окоротила меня Дарья. — Лучше сунь два пальца в рот.
Произнеся эту фразу, она выразительно посмотрела на книжку неизвестной мне Аглаи Канунниковой.
— Может, в тазик будет сподручнее? — дрожащим голосом спросила я.
— Не думаю.
Приступ тошноты прошел, и ко мне снова вернулась способность соображать. А вместе с ней пришло раскаяние: последний раз я так безобразно напилась по случаю защиты диплома.
— Журналистского диплома, — уточнила Дарья. — Журналистского! Мое вчерашнее предложение остается в силе. Я сейчас убегаю, а ты полистай опус нашей священной коровы. Может, что-нибудь в голову и придет. Жратва в холодильнике. И не пей много кефира, там тоже есть градусы. Учти, что вечером мы приглашены на коктейль.
— Куда?
— На коктейль. В одну симпатичную галерею. Недавно открылась. Це.
"Це” означало “целую”. В более широком смысле:
"Будь здорова, не кашляй, водки не пей и не спи с кем попало”.
— Це-це, — ответила я и снова рухнула на кровать. Двужильная, закаленная в бесконечных московских попойках Дашка умчалась по делам своего “Роад Муви”. Я осталась одна и только теперь вспомнила, что о свинствах Бывшего и о моей плачевной участи мы так и не поговорили. И предстоящий рейд на коктейль вряд ли ускорит этот разговор.
Но, черт возьми, именно этого я и хотела: устроить большой сквозняк в голове. Уж он-то наверняка выдует все мысли о Бывшем. Так что да здравствуют Москва, Дашка и симпатичные галереи!.. Да здравствует большая прогулка!
Приняв этот лозунг как руководство к действию, я наконец-то расслабилась и протянула руку к томику Аглаи Канунниковой. Вопреки моим представлениям о подобного рода чтиве, книга вовсе не выглядела экстремально. Никакого оберточного глянца, никаких анилиновых красок, никаких блондинок с кинжалом, зажатым в расселине груди. Напротив, обложка являла образец сдержанности, да и название не было таким уж кроваво-разнузданным: “Такси для ангела”.
Я посчитала это хорошим знаком и углубилась в изучение текста.
…Чтобы спустя четыре часа перевернуть последнюю страницу.
Нельзя сказать, что книга ошеломила меня. Или как-то особенно потрясла. Это был добротный, совсем не плохо написанный детектив с необходимым минимумом крови и таким же необходимым минимумом психологии. В нем было так же удобно, как и в разношенных комнатных тапках, где каждый палец и каждая мозоль на месте. Удобно — не более того. И все же, все же…
Год назад я перелицовывала одно старое пальто одной старой петербургской дамы. Перелицовка заняла не так много времени — всего лишь неделю. Но еще неделю я просто не могла с ним расстаться. Я провела у этого романтического куска твида самые счастливые дни моей жизни (если не считать медовый месяц с Бывшим, который мы провели в деревне Замогилы, на берегу Чудского озера). Стыдно признаться, но я даже спала в этом пальто, чем вызвала неподдельный интерес у Бывшего, который несколько подустал от размеренной и пресной супружеской жизни.
Бывший одобрительно поцокал языком, назвал пальтишко фетишем, меня — шалуньей и предложил сходить в ближайший секс-шоп за каким-нибудь изысканным гарниром к моим “забойным твидовым фантазиям”. Секс-шоп я с негодованием отвергла, но так и не смогла объяснить Бывшему, зачем мне понадобилось пеленать тело в чужую, давно вышедшую из моды вещь.
Но какой же она оказалась уютной! Она была создана для другого города и другой страны. Да и для другого времени тоже. Наверное, в этом пальто хорошо было мокнуть под дождем и посещать крохотные кофейни, кормить голубей, греть руки над жаровнями, выбирать обезумевшие от нафталина безделушки на каком-нибудь “блошином” рынке.
В нем хорошо было отправиться куда-нибудь автостопом. И сойти на обочине черно-белого, как старая кинолента, времени. Но я точно знала, что никуда не отправлюсь и нигде не сойду. И от этого мое сердце наполнялось печалью. Светлой, ни с чем не сравнимой печалью, похожей на финал фильма “Украденные поцелуи”.