Майор поднялся ему навстречу. Последние дни это давалось ему относительно легко.
— Рад видеть тебя Эрих, — без улыбки произнес полковник, — Я боялся, что все гораздо хуже.
— Герр оберст, — обратился к гостю доктор, — Майор Шлиман перенес серьезную контузию. Очень вас прошу, постарайтесь не заставлять его нервничать.
— Я учту, — кивнул полковник, и доктор тихо вышел, прикрыв за собой дверь.
— Как себя чувствуешь, Эрих?
— Ты совершенно прав, могло быть хуже, — пожал плечами майор, — Знаешь, Генрих, я не предполагал, что коммунисты могут действовать так оперативно. Этот шквал огня… Мой батальон просто смели.
— Русская реактивная артиллерия, — поморщился полковник, — Пока у них ее мало, но, похоже, командование противника делает ставку на это оружие. Наши «небельверферы» бьют точнее, но у большевиков выше дальность стрельбы и больше снарядов в залпе. Неприятная штука.
— Я имел возможность убедиться в этом на собственной шкуре, — кивнул Шлиман.
— Что там случилось, Эрих? Показания выживших не слишком проясняют картину. Русский стрелок ушел?
— Скорее всего, да, герр оберст. Если, конечно, его не зацепило случайным осколком. Я приказал своим людям в него не стрелять — хотел взять живым, но русские ударили с такой силой, что могло произойти все, что угодно.
— Это плохо, Эрих. Очень плохо. Думаю, ты доложен понимать всю глубину неприятностей, которые ждут нас в ближайшем будущем. О нашей операции уже стало известно в верхах, и теперь, если русские запустят в производство свое новое оборудование для стрельбы…
— Все не так ужасно, Генрих, — На лице Шлимана появилась легкая улыбка.
— Вот как? — недоверчиво переспросил полковник.
— Нет никакого оборудования, герр оберст, — в голосе майора звучала уверенность, — я видел, как он стрелял из зенитной пушки. Там открытая платформа, даже щита нет, и мне удалось рассмотреть все в деталях. У стрелка не было никаких специальных приспособлений, и зенитка выглядела совершенно стандартной. Это просто один человек. Да, он гениальный стрелок, но дело не в приборе, который можно дать каждому солдату, а исключительно в его личных качествах или особых способностях. Но он всего один, понимаешь? Единственный уникальный экземпляр во всей большевистской армии, а один стрелок, каким бы хорошим он ни был, не сможет определить исход войны, особенно если его вовремя остановить.
— Ты в этом уверен, Эрих? — задумчиво произнес полковник, — Он ведь стреляет, не видя цели. Не на слух же! Хотя… Если нет оборудования, то, может быть, это какие-то медикаменты, на порядок усиливающие восприятие?
— Тогда почему он только один, Генрих? Нет, дело не в химии. Да и сложно себе представить, какой силы должен быть препарат, чтобы так усилить слух и зрение. Русский демонстрировал свои способности слишком долго. Если бы все это время он сидел на мощных стимуляторах — давно бы сдох, чудес-то не бывает.
Полковник какое-то время молчал, обдумывая услышанное, но Шлиман видел, что лицо Рихтенгдена постепенно разглаживается, как будто с него сняли непосильный груз и сказали, что дальше его нести уже не нужно.
— Я уверен, что смогу его найти и закрыть для Германии эту проблему раз и навсегда, — на лице Шлимана застыло выражение мрачной решимости.
— Месть, Эрих? — усмехнулся Рихтенгден. — Похоже, этот русский смог задеть тебя за живое.
— Он всего лишь дикарь, Генрих, но дикарь опасный, и его требуется остановить прежде, чем он убьет сотни наших солдат.
— Ну-ну… — неопределенно произнес полковник, — Выздоравливай, Эрих. Ты сообщил мне очень важные сведения, и я уверен, наверху их высоко оценят. Думаю, твое личное участие в охоте за русским стрелком будет одобрено. В любом случае, буду держать тебя в курсе.
Звание мне подтвердили. В кадровом управлении я получил новенькое удостоверение и направление в трехсотую стрелковую дивизию, а точнее, в ее отдельную разведывательную роту, что меня несколько удивило, но увидев в предписании фамилию своего нового командира, я лишь усмехнулся. Капитан Щеглов, похоже, добился-таки своего, а я, признаться, был этому только рад.