При этих словах Петурио пару раз моргнул и вздрогнул так, словно его ударили. Он даже без прямых слов понял, что всё гораздо хуже, чем если бы мы были грабителями. Мы заговорщики. И мы пытаемся втянуть его в свои игры.
— Я не понимаю, о чём вы, — прошептал он, его губы едва двигались. — Я верный слуга короля.
— Да и нет. Мы знаем, — кивнул я. — Что Вы служите ему верой и правдой. И что Вы получаете взамен? Презрение знати, неблагодарность монарха и постоянный страх перед начальником тайной стражи Цербером? Вы — рабочая лошадка, которую бьют кнутом и почти не кормят. А ведь Вы могли бы быть первым.
Я сделал паузу, давая словам впитаться.
— Мы предлагаем Вам сделку, Петурио. Простую и выгодную. Мы… устраняем нынешний режим. Убираем с доски короля, его алчных сынков и, самое главное, Цербера. А Вы… Вы остаетесь у власти.
— Я? Остаюсь?
— Да. Вы становитесь первым советником. Регентом при новом, более сговорчивом правителе. Вы получаете реальную власть. Возможность управлять так, как считаете нужным. Вы снижаете налоги для ремесленников, даёте свободу гильдиям и ремёслам, снижаете нагрузку на крестьян, реформируете госаппарат. И, — я добавил последний, важный для меня штрих, — Вы восстанавливаете старый храм на рыночной площади. Храм богини Анаи, который этот король превратил в бордель.
Петурио слушал меня с выражением чистого, незамутнённого ужаса на лице. Он смотрел на меня, как на сумасшедшего.
— Какой ещё храм? Вы безумцы, — выдохнул он. — Меня казнят только за один этот разговор! Если Цербер узнает…
— Цербер не узнает.
— Я маленький человек! Я ничего не решаю! Я просто выполняю приказы! — он пытался отказаться, умоляя, чтобы его оставили в покое. Он был похож на человека, которому предлагают прыгнуть в пропасть, обещая, что внизу его ждут золотые горы.
Но он видел только пропасть.
Я понимал его. Страх перед Цербером был тотальным. Он парализовал волю, заставлял людей совершать немыслимые поступки и предавать самих себя. Простые уговоры и обещания будущей власти здесь не сработают. Нужно было что-то более весомое. Нужно было надавить на его настоящую болевую точку.
Я наклонился к нему ближе, понижая голос до доверительного шёпота. Атмосфера нашего «делового предложения» сменилась на допрос.
— Мы все понимаем, Петурио. Ваш страх, Вашу осторожность. Но давайте поговорим начистоту. Мы ведь не просто так выбрали для разговора именно это место.
Он вздрогнул и бросил испуганный взгляд на тёмный силуэт часовой башни, который чернел на фоне догорающего неба.
— Вы ведь приходите сюда каждый день, верно? — продолжил я мягко. — Приходите, чтобы вспомнить. Чтобы посмотреть на часы, которые остановились в тот самый день. В тот день, когда арестовали Вашего сына.
Лицо Петурио исказилось от боли. Это был удар под дых. Вся его броня из страха и осторожности рассыпалась в прах, обнажив кровоточащую рану.
— Мы знаем о Вашем сыне, Кноссе, — тихо, но отчётливо произнес я.
Это, конечно, нечестный ход, но я тут и не в Олимпиаду играю. Я знал это потому, что обратился к богине. Она и рассказала.
Каждое слово было тяжёлым арбалетным болтом, бьющим точно в цель.
— Мы знаем, что он уже полгода сидит в подвалах Цербера. По ложному, сфабрикованному обвинению в коррупции. Мы знаем, что Ваш сын, если опять-таки, называть вещи своими именами — его личный заложник. Причина, по которой Вы продолжаете служить этому режиму, который ненавидите всем сердцем. Он — цепь, которая приковывает Вас к вёслам этой галеры.
Петурио молчал.
Он просто смотрел в землю, и по его щеке медленно скатилась слеза. Одна, скупая, мужская слеза, в которой было больше боли, чем в криках сотен людей.
— И Вы думаете, Вы один такой? — продолжил я, развивая атаку. — У Цербера полон сундук таких рычагов давления. Компромат на каждого знатного лорда, заложники из семей каждого важного чиновника. Он держит всю знать этого королевства за горло. И они молчат и терпят, потому что боятся. Но, я считаю, что страх — плохой мотиватор для свободного человека. Он заставляет подчиняться, но он не рождает верности. Он рождает лишь ненависть и ожидание момента для удара в спину.
Я снова сделал паузу, а затем сделал своё предложение.
— А теперь представьте, Петурио. Что, если Ваш сын вдруг окажется на свободе? Живой и невредимый. Просто выйдет из ворот тюрьмы и придёт к Вам домой. В обмен не на Ваше участие в заговоре. Нет, мы не просим Вас рисковать. А в обмен на Ваше молчание. И, скажем так, на Вашу лояльность в нужный момент. Когда всё начнется, Вы просто… не будете нам мешать. Ну, может, поможете в какой малости. От Вас не потребуется подносить к глотке короля чащу с ядом. Фактически Вы вообще не будете принимать ни в чём участия. Мы всё организуем так, что Вы до последнего момента сможете говорить — не знал, не мог знать, впервые слышу. Проще говоря, мы Вас не подставим.