— Семен Семенович, — говорю, — это все очень интересно, но к нашему вопросу вряд ли имеет отношение. Они уже давным-давно померли, все эти спасшиеся эсэсовцы. К чему они нам?
— Организация-то жива, — говорит Райхман.
— Как так? — не понял я. — Кто ж там состоит, если все члены умерли?
— Да где вы видели, чтоб организации просто вымирали? На место умерших членов просто встают новые, и все. Помните, я вам рассказывал про сеть детских приютов, открытых «Лебенсборн»? После войны все они уцелели, только формально перешли под крыло Ватикана. Вот вам и приток новых, с детства обработанных в правильном направлении кадров. И это только один из многих источников.
Все это звучало как-то странно, и я спросил:
— То есть вы хотите сказать, что вот прямо сейчас, в наше время, живут настоящие члены настоящей СС?
— И не только живут, но активно действуют! — подтвердил Райхман. — Боюсь, вам очень скоро предстоит в этом лично убедиться.
10.
Пока Райхман сосредоточенно листал вторую папку, разыскивая что-то, я пытался сообразить: дед это серьезно говорит или просто чокнулся от старости? Какие эсэсовцы через семьдесят пять лет после Победы?
А с другой стороны, говорят, много их куда-то пропало после войны. И концов не нашли. Так что, может быть, Райхман и не сильно преувеличивает. Хотя при чем тут Райхман? Информацию собирал вовсе не он. Другие люди. А эти люди могли ошибаться, или быть пристрастными, или неправильно истолковать поступившую к ним информацию, или просто врать из каких-то своих соображений. В конце концов, им могли подкинуть дезу. Или вообще — все это вместе взятое и причудливо переплетенное. Последнее, пожалуй, вернее всего.
Так насколько же можно верить тому, что я сейчас услышал? Это важно. От этого зависит, насколько можно верить тому, что я, по всей видимости, вот-вот услышу — когда старик раскопает то, что копает в папке... Стоп-стоп! В одном месте его рассказа у меня в голове мелькнуло: «Потом об этом переспросить». Что-то в тот момент Райхман сказал такое, что немного к моему делу прикасалось. Только вот что? Ну давай-давай, вспоминай, голова! Вспомнишь — шапку новую тебе куплю... О, точно! Вот о чем хотел спросить!
— Семен Семенович! — окликнул я.
Он поднял нос от папки.
— Вы говорили про детские приюты этой самой «Лебенсборн». Скажите, а в Калининграде... ну то есть в Кенигсберге... был такой приют?
— В высшей степени вероятно, что был, — кивнул Райхман. — Они были во всех крупных городах Германии, а Кенигсберг — один из крупнейших. — Он было снова погрузился в папку, перелистнул пару страниц, но потом замер и вновь поднял на меня глаза. — А почему вы про это спросили? Эта записка из Калининграда к вам попала?
— Нет, — уверенно заявил я.
— Тогда почему такой интерес к нему?
— Семен Семенович, — говорю, — не все я вам могу рассказать.
— Постойте! — воскликнул Райхман, откидываясь на спинку кресла. — Я понял. Понял! — Привстал, потянулся ко мне через стол — и шепотом: — Они уже здесь, да? В России? Или уже в Сибири?
— Повторяю, Семен Семенович, не все я вам могу рассказать. А честно — и сам толком ничего не знаю. Для того к вам и приехал, чтобы хоть что-то узнать. А вы мне тут такого наговорили, что я, кажется, теперь понимаю еще меньше, чем до встречи с вами. Вы же мне так и не сказали, что это за чертова записка и почему за ней СС охотится!
— Сейчас, — сказал Райхман и протянул мне через стол папку. — Посмотрите на этот документ. Четыре фотографии, сделанные Полномочным представительством ОГПУ по Сибирскому краю в тысяча девятьсот двадцать восьмом году.
Я взял папку и на этот раз успел разглядеть ее ярко-красную обложку подробнее. По верхнему краю тоже, как и на прежней папке, шла надпись: «Министерство государственной безопасности СССР», а ниже крупно и жирно было выведено чернилами: «Литер Ф № 230» — и еще чуть ниже: «Опыт».
На фотографиях были листки с латинским рукописным текстом. Даже мне стало понятно, что документ старинный. Заглавные буквы были выполнены в виде рисунков, а в начале каждого абзаца красовалась миниатюра. В цвете, наверно, это выглядело бы шикарно. Но меня на этих фото сразу же привлекли не старинные рисунки, а выделенные на фото чернилами дыры в листах манускрипта. Всего их было пять штук, каждая пронумерована.