Журавленко расстегнул нагрудный карман рубашки и достал пластиковый пакетик с желтой бумажкой внутри:
— Вот она где, их цель. И никогда не покидала моего кармана.
— Так вы не отправили ее как наживку? — распахнула глаза Эльвира.
— Кем бы я был, если бы отправил?.. Вот именно. Нет, Эля, такой редкий вид оленей на службу в полицию не берут! — засмеялся Журавленко. — Их еще на медкомиссии отсеивают. А меня взяли и тридцать лет не выгоняют. Наживкой был Фирсов. А в медальон-звездочку я еще по телефону приказал Мееровичу положить фальшивку. Вот они с нашим экспертом Таней Земцовой быстренько сляпали такую, чтоб с первого взгляда отличить от настоящей нельзя было, и в медальон положили.
— А можно... — Эльвира чуть приподнялась со стула. — Можно мне посмотреть?
Она протянула руку, но тут же убрала ее и села обратно. Журавленко молчал, покачивая пальцами бумажку и задумчиво глядя на журналистку.
Та снова приподнялась и протянула руку:
— Можно, Сергей Викторович?
— Можно, — сказал наконец Журавленко. — Но смотреть глазами, а не руками.
Он осторожно достал бумажку из пакетика, развернул и протянул вперед. Эльвира, прикрыв ладонью бумажку от солнца, долго вглядывалась в нее. Журавленко уже хотел было убрать руку, но журналистка жестом остановила его:
— Еще чуть-чуть, Сергей Викторович!
Смотрела еще секунд двадцать, потом села на место и уставилась на пепельницу, медленно передвигая ее туда-сюда между ладонями.
— Теперь хватит? — спросил Журавленко.
Эльвира молча кивнула. Журавленко вернул бумажку на место, застегнул карман и спросил:
— Сфотографировать не хотите?
Эльвира так же молча покачала головой.
— Почему? В журнале бы напечатали. Читателям разве не интересно будет?
Эльвира пожала плечами.
— А главному редактору?
Снова пожала плечами.
— Эля, я вас не понимаю. А вам самой? На память?
— А если я боюсь? — вдруг ответила Эльвира. — Вам это в голову не приходит?
— Чего?
— Изображение ее при себе держать боюсь.
— Почему? Кто вас из-за фотографии преследовать будет? Кому она нужна? А те, кому нужна сама бумажка, уже прекрасно знают, где ее искать.
— Тогда почему все, кто имел с ней дело — хоть с подлинником, хоть с копией, — заканчивали очень плохо и очень быстро, а? Не задумывались об этом, Сергей Викторович?
— Финкой в сердце — это действительно плохо и быстро. Однако ничего загадочного я тут не вижу. Загадкой было бы, если бы Фирсов выжил после такого.
— А сколько странных смертей было? Вот та же несчастная девушка... Вы ведь так и не установили, отчего она умерла. А тот французский король?
— Траванули его.
— Ой ли?
— А что с королями еще делать?
— Ладно. А самолет немецкий почему упал?
— Если бы на нем была эта бумажка, она бы так и сгнила на дне Черного моря.
— Нет, Сергей Викторович, бумажки, с помощью которых можно вызвать Сатану, так легко не исчезают.
— Эля! — Журавленко громко рассмеялся, застучав ладонью по столу. — Вот вы о чем! А я понять не мог, куда вы клоните. «Аццкого сотону» боитесь?
— А вы, я вижу, нет?
— Я бабайку в детстве отбоялся.
— А те, кто за этой бумажкой охотятся? Они отбоялись или как? Может быть, они не из-за денег это делают? Может быть, они искренне хотят предотвратить явление Сатаны. Или, наоборот, ускорить. Такую версию вы не рассматривали?
Журавленко посерьезнел:
— А ведь вы правы, — сказал он. — Мы действительно всерьез об этом не думали. И, наверно, напрасно. Идиотов-то в мире много. В самом деле, какая разница, верю я или нет в существование Сатаны, если они в это верят и действуют исходя из своей веры? Надо будет поразмыслить над этим хорошенько.
— Поразмыслите, Сергей Викторович, поразмыслите. Вам многое в другом свете предстанет. Может быть, даже поймете, что в этой войне и ваша сторона есть.