Они вновь отправили Хренда в безмолвие сна. Он вернулся с полей битвы, когда свет наползающего заката начал расцвечивать туман. Глубоко под поверхностью, в подземельях «Незримого лабиринта» адепты и технодесантники начали разбирать его механическое тело на части. Он задумался над тем, воспринимают ли прочие подобные ему это в качестве облегчения. Именно так об этом рассуждали техножрецы в ту пору, когда он был жив — освобождение от боли бытия, украденного у смерти, возвращение к покою забытья. Хренд так не думал.
Сперва они забрали его возможность двигаться, отключив нейросвязи с телом дредноута, так что импульсы, которые раньше передавали команды рукам и ногам, уходили теперь в пустоту. Вернулись призраки его старых конечностей, ощущение подергиваний левой руки, зуд в пальцах, которых уже не было. Потом они забрали зрение и звук. Безмолвная тьма обрушилась на него с внезапностью вынутого штекера. Это были наихудшие моменты. В этом безмолвии он представлял себя просто запертым в коробке клубком блуждающих мыслей и призрачных ощущений. Хуже было то, что по идее он должен был бы чувствовать злость, но вместо неё он ощущал лишь пустоту. В конце концов, они подавят его мысли седативами, и он погрузится в свои сны.
Сны стали его домом. Иногда он возвращался на Исстван и вновь сгорал. Иногда он чувствовал боль. Иногда он забывал, что спит, и думал, что вновь умирает. Когда всё заканчивалось, он пытался вспомнить ощущения движений, дыхания, самой жизни. Он видел сны о прошлом. Во снах он видел, как стал Железным Воином. Он вновь ощутил вкус крови на губах, и почувствовал скальпели, снимающие кожу и мышцы с его костей. Боль была похожа на ледяной океан, сочетающийся с обжигающей кислотой. Не было никакого облегчения, вытерпеть — означало стать сильнее. Он взглянул на металлическую маску на лице апотекария и увидел собственное отражение в круглых линзах. Сердце билось во вскрытой грудной клетке.
— Чего ты желаешь? — голос апотекария, озвучивший ритуальный вопрос, перекрыл даже шум циркулярной пилы.
— Быть… Железом, — прохрипел он, захлёбываясь собственной кровью.
Они исполнили его желание.
Ему снились поля тысяч сражений, земля, изрытая воронками артобстрелов, плоть павших, втоптанная в грязь. Он видел лица, которые думал, никогда не сможет вспомнить. Он видел свою жизнь в калейдоскопе цветов, звуков и запахов, и они были куда реальнее пробуждения.
Он умер на Исстване V. Его тело изжарилось внутри брони. Они поместили его умирающую плоть в сердце машины, состоящей из поршней, пластали и сервоприводов. Они разбудили его в первый раз и сообщили, что он будет служить легиону дальше. Они дали ему новое имя — обрывок старого, словно подвергнув исходное слово увечьям. Он стал Железом во второй раз.
Он помнил всё это, и проживал вновь, безмолвно вопя, пока нерегулируемые приливы сна накрывали его. Мгновенье он боролся, потом падал…
И падал…
Реальный мир ворвался в него, колючий и непрощающий. Он почувствовал, что его нервы вновь подключены к машине, почувствовал внешнюю тишину.
Он вновь пробуждался, его падение в забытье прервалось.
Из тьмы пришёл голос, прерываемый помехами статики.
— Восстань, «Броненосец». Примарх призвал тебя.
— Слова примарха Четвёртого были неправдивы-неточны.
Аргонис даже не подумал открыть глаза, чтобы взглянуть на Сота-Нул. Сервиторы снимали с него броню часть за частью, бормоча своими механическими голосами и кружась вокруг. Он мог бы сказать, что им не нравилось находиться рядом с Сота-Нул. Они двигались подобно взнузданным животным, когда она проходила рядом. Он не мог сказать, что винит их, потому что сам не любил находиться в её обществе.
Зал был большим, пол состоял из отполированного скалобетона, а стены из шлифованного железа, свет шёл из сфер, парящих в бронзовых клетях. Полотнища красной ткани смягчали резкие линии стен, покрывала из этой же ткани украшали прямые спинки стульев. Скульптуры, редкость в интерьерах Железных Воинов, стояли в альковах зала, черты лиц статуй были резкими. Помещение было одним из самых роскошных среди тех, что он видел на борту корабля Четвёртого легиона. Смысл был ясен Аргонису, ему воздавали почести, но он был другим, мягче, не из Железа.
Аргонис почувствовал прикосновение прохладного воздуха зала, когда сервиторы сняли броню с его торса. Доспех был цвета моря с зелёным отливом в сочетании с чёрным. Золотая вязь вырисовывала на броне хтонийские глифы убийств. Отполированный гребень с изображением крыльев красовался на нагруднике, эмалированные лавровые ветви украшали бровные дуги шлема. На талии висели болт-пистолет и гладий, рукояти которых были украшены зеркальными чеканками.
Чёрные линии татуировок с изображениями крыльев и геометрических линий глиф хтонийских банд струились по его мускулам. Для любого, рождённого в гетто Хтонии, его кожа буквально кричала о его прошлом, начиная с убийств, совершённых в юности, заканчивая почестями, заслуженными в составе XVI легиона. Убийца, прочли бы они, бродяга, принявший клятвы, тот, кто завоевал лояльность через кровь. Крылья в форме полумесяцев разбегались по его шее и плечам, внутри которых было помещено изображение полной луны. Последний символ указывал на то, что он был лидером Исидского флота, пилоты которого были связаны клятвами с элитой Первой роты. Бледные шрамы покрывали его руки, спину и грудь, полоски толщиной с волос на коже. «Нерезаный» прозвали его, наполовину из-за того, что его лицо ещё не было тронуто войной, наполовину, иронично намекая на многолетние схватки на ножах, которые оставили отметины на его теле. Он повел плечами, и по перьям на татуировках пробежала рябь.
— Ты не согласен с моим анализом правдивости? — спросила Сота-Нул, и покалывание на коже подсказало ему, что она смотрит прямо на него. — Пертурабо лгал на счёт своей войны.
— Мотивации и стремления примархов принадлежат только им, — ответил он. — Они стоят вне понятий правды и лжи.
— Я закрыла уши всем, кто мог бы нас слушать. Мы можем говорить открыто.
— Я и говорил открыто. Пертурабо сказал правду, во всяком случае, частично. Талларн важен, или будет таковым вскоре, и он никогда не игнорировал призывы магистра войны раньше.
— Такой взгляд на вещи не соответствует твоим действиям. Ты призвал оперативника. Зачем, если всё именно так, как кажется?
Последние части брони были сняты, и он почувствовал ткань жилета, скользнувшего ему на шею. Сота-Нул смотрела на него. Кластер из девяти линз на мёртвой плоти левой половины её лица мерцал зелёным в тусклом свете.
— Ничто не является тем, чем кажется, — сказал он осторожно.
Внезапный скрежет заставил обоих обернуться. Професиус двигался, каждый шаг был запутанным движением, после которого следовала полная неподвижность. Пустая маска закрывала его лицо полностью, металл избороздили символы, на которые Аргонису было неприятно смотреть, и которые он не понимал. Замочный механизм на затылке удерживал маску. Ключ от замка висел на шее Аргониса, своим присутствием напоминая об обещании, которое ему, возможно, когда-то придётся сдержать.
Из-под зелёных шёлковых одеяний Професиуса появились руки. Пальцы на них были сморщенными и скрюченными, словно их переломали, а потом собрали вновь. Правая рука сжимала вощёную дощечку в серебряной рамке. Указательный палец левой венчал длинный металлический шип. Спустя мгновенье он погрузил острие шипа в воск. Голова его запрокинулась назад, а руки двигались так, словно их дёргали за верёвочки.
«он отмечен».
На бледном воске появились выдолбленные буквы. Професиус остановился, вновь полностью замерев.
Аргонис уставился на астропата, а потом на буквы на дощечке. Он понятия не имел, что они могли значить. Кровь струилась из-под ногтей Професиуса, марая воск.
— Ты о примархе, о Пертурабо?
Рука Професиуса вновь задвигалась, расчерчивая воск словами.
око видело его он прошёл через оно видел его он видел
Сота-Нул вздрогнула, будто её пробудил ото сна некий шум. Аргонис повернулся к ней.
— Получен ответный сигнал от агента Альфария… — начала она.