– Эта дрянь никуда не годится, – заявил он. – Впрочем, годится как проездной в метро, если при этом у тебя на дорогу найдется тридцать пять центов.
– Что ты здесь делаешь? – спросил другой.
– Он мой друг, – сказал Горовиц.
– А-а, – протянул первый и понимающе кивнул. – Ну-ка, друг, чеши отсюда. Здесь пахнет убийством.
– Доброй ночи, господа, – сказал я и пошел прочь. Я решил поискать кафе, бар или аптеку с телефоном.
Глава 14
В этом деле я отнюдь не стремился играть наперегонки с Горовицем или с О'Нилом, но я знал, что они еще по крайней мере час провозятся на месте преступления, а к тому времени Натали Флетчер, чье имя выгравировано на обороте подвески, может умчаться куда подальше – например, на Аляску. Конечно, подвеску мог уронить кто угодно – вовсе необязательно похититель тела, он же убийца работника морга. На самом деле трудно поверить, что убийца – которого пожилая дама, сцепившаяся с ним, описывает как мужчину – носил на шее определенно женское украшение. Однако цепочка все-таки разорвана, поэтому возникает предположение, что она была сорвана с шеи во время борьбы.
В телефонной книге была целая колонка Флетчеров, но только единственная Натали Флетчер, проживавшая по адресу Оберлин-Кресент, 420, в двух милях отсюда, в сторону окраины. Я сел в машину Марии и поехал по Клеридж-авеню, почти пустой в это позднее время. К дому Натали Флетчер я прибыл в час ночи – прекрасное время для допроса людей, подозреваемых в убийстве. Я поднялся на три лестничных пролета к дверям квартиры, номер которой был обозначен на почтовом ящике в вестибюле. Приложив ухо к двери, я принялся слушать. Полицейские – даже отставные – всегда слушают под дверью, прежде чем позвонить. Часто бывает трудно расслышать разговор, но обычно различимы несколько голосов (при условии, что говорят все, кто находится в комнате), и подслушивающий может составить себе весьма ясную картину, что ждет его за закрытой дверью. В данном случае меня ждала тишина.
Кнопки звонка не было. Я постучал. И опять – ни звука в ответ. Я снова постучал. Было начало второго ночи, так что, если Натали Флетчер спала, надо было стучать подольше, пока она не проснется. Я постучал еще раз, громче. Внезапно с другой стороны холла открылась дверь. Я обернулся и оказался лицом к лицу с высоким широкоплечим мужчиной старше сорока, с чисто выбритой, как у Юла Бриннера[7], головой. Глаза у него были карие, а брови светлые и мохнатые. Под глазом на правой щеке прилеплен пластырь, поверх пижамы халат, на ногах – теплые домашние тапочки. Из его квартиры доносились приглушенные голоса актеров из ночного телефильма.
– Вы ищете Натали? – спросил он.
– Да, – ответил я.
– Ее здесь нет.
– А вы не знаете, где она?
– Нет, – сказал он. – Кто вы?
– Офицер полиции, – я показал ему значок.
– Она попала в беду? – спросил он.
– Вы ее друг?
– Я мало ее знаю.
– Как вас зовут?
– Амос Вейкфилд.
– Когда вы видели ее в последний раз, мистер Вейкфилд?
– Я не веду учета ее приходов и уходов, – сказал Вейкфилд.
– Тогда откуда вы знаете, что ее здесь нет?
– Ну... Из ее квартиры не слышно никаких звуков. – Он помолчал. – Обычно она ставит пластинки.
– В котором часу вы пришли домой, мистер Вейкфилд?
– Трудно сказать... Пожалуй, в одиннадцать тридцать.
– Она живет здесь одна?
– Да.
– Какая у нее машина?
– Что? – спросил Вейкфилд.
– У нее есть машина?
– По-моему, да. Почему вы спрашиваете?
– Какого типа машина?
– Не знаю.
– А это не микроавтобус «Фольксваген»?
– Нет.
– Вы видели эту машину?
– Да.
– Но вы не знаете ни марки, ни года выпуска?
– Это какой-то микроавтобус.
– Мистер Вейкфилд, вам случалось видеть, чтобы Натали Флетчер носила подвеску с яшмой, на которой вырезан египетский профиль?
– Нет. А к чему все эти расспросы?
– Просто рутинное расследование, – ответил я.
– В час ночи?
– Ну, нам нужно внести ясность, – сказал я. – Мистер Вейкфилд, вы случайно не знаете, не проживают ли у нас в городе родители мисс Флетчер?
– Мне очень мало известно о ней. Мы говорим друг другу «привет» на лестнице, вот и все.
– Значит, вы не знакомы ни с кем из ее друзей.
– Нет.