Вихрь внутри качается огненным водоворотом, и все ближе друг к другу пламенеющие потоки. Все сильнее напряжение.
Наруто ждет.
Ты чувствуешь, Саске?
Потому что я чувствую, как пламя у тебя внутри закручивает пришлый ледяной смерч.
***
Ты чувствуешь это?
Скажи мне, Саске, ответь! Мне важно знать.
Как сливается чакра, как бывшие незыблемыми границы распадаются пеплом на стылом ветру, как стираются грани, как ветер ревет, подхватывая сияющее антрацитовой мглой пламя, как сердце стучит, копируя чужие тона, как бьется в унисон…
И кажется, что воздух один на двоих — врывается в легкие и пахнет мечтой.
Ты чувствуешь это?
Сливаются лица, гибнут люди. Чакра Обито давит сотнями молотов на плечи — тяжелая, мутная, душащая. И люди должны быть важны, но на деле — ничто не важно. Ты рядом, Саске.
И губы разъезжаются в безудержной, счастливой улыбке.
***
В ночной тишине гремит звон тысяч кунаев, и крики сотен людей почти заглушают гудение собранной в огромные шары чакры. И распускаются на узловатом дереве гигантские мясистые цветы.
Ты знаешь, Саске…
У Учихи Обито совершенно нет вкуса.
***
Всюду лица — скукоженные, искореженные, с выпитой до дна чакрой и пустыми мертвыми глазами. Тысячи мертвых лиц.
Говорят, в глазах мертвеца можно увидеть тень его смерти.
Лгут.
В них пустота и нескончаемая печаль, и подернутые поволокой забвения зрачки, и сожаление — бесконечное, беспощадное. Мир шиноби создан из плода дерева могущественной принцессой, всего лишь желавшей завершить войну. Знала ли она, сколько смертей принесет в мир ее желание?
Знала ли она…
Десятки лиц, глаза мертвецов, и в каждом Наруто видит вопрос. Почему не спас, почему не защитил, почему-почему-почему? Ведь давал обещания, ведь срывались с губ самонадеянные, уверенные слова.
В воздухе пыль и дым, и запах гнили плывет туманом ладана. И в каждых глазах — бесконечный вопрос.
Не спас, не смог, не сумел.
Отчаяние захлестывает с головой. Что он может? Пятнадцать минут и распустится уродливый цветок, и мир погрузится в извечные грезы. Что может он, всего лишь пацан, которому завтра исполнится семнадцать?
Что может он, всего лишь мальчишка, не сумевший даже докричаться до того, кто единственно важен…
Как может он кого-то спасти, не сумев спасти даже себя?..
- Я прошу вас не сдаваться! — говорит Хаширама, и он не просит. В интонациях — воля того, кто привык приказывать и повелевать. Но разве приказом заставишь бороться?
Те немногие, чьи глаза не смотрят с упрямым безжизненным интересом, склоняют головы и прячут взгляд. И они правы: Хашираме, погибшему десятки лет назад на очередном витке бесконечной войны, не понять, каково это, цепляться за жизнь. Он давно забыл, что значит дышать, что значит чувствовать скольжение ветра по разгоряченной коже, и слышать в груди биение сердца…
А мы с тобой помним, Саске?
Фиолетовая тень мелькает впереди. Наруто вскидывает голову и сквозь застилающие глаза слезы видит его спину — свободная рубашка, сведенные лопатки и огненным веером знак великого клана. Огонь и ветер…
- И это все, на что ты способен, Наруто? — спрашивает Саске насмешливо и презрительно. Но в зрачках у него все то же ожидание и безмолвный приказ: вставай, борись, сражайся.
Будь собой.
Не разочаровывай меня, усуратонкачи.
- Я только начал разогреваться, — все так же насмешливо продолжает Саске, и спустя мгновение махина Сусаноо несется навстречу замершему в вышине Обито.
Твоя спина — у меня перед глазами.
Маленький одинокий мальчик уходит вперед. У него непримиримо торчат темные волосы и руки спрятаны в карманах. И падает вниз поднятая рука, потому что — ну как? Не прикоснуться и не дотронуться.
Надо было окликнуть тебя, Саске. Я думал об этом снова и снова.
И качели перед Академией — островок покинутых птиц, и статуи в Долине Завершения — холодные и безэмоциональные, как и лицо с глазами темнее сумрака и самой беззвездной ночи. И столько смертей, и не произнесенных слов, не пролитых слез, совершенных ошибок…
Ты знаешь, Саске… Я не хочу ни о чем сожалеть. Не хочу оглядываться в прошлое и думать о том, что мог бы тогда изменить.