Она. Только она была важна. Больше никто и ничего. И будь он проклят, если упустит это и станет жить, как жил до встречи с ней, в режиме экономии всего на свете — чувств, эмоций, доверия и необходимости делиться этим всем с кем-то еще.
Если ценой того, чтобы быть с Хейз станет для него потеря всего, кроме нее, то он готов. Он готов до скончания веков трудиться, кем угодно, хоть чернорабочим, и делать только любительские снимки для их семейного альбома. Но Хейз он не упустит, не отдаст.
Почему вдруг эти мысли вломились в его голову? Словно какие-то едкие сомнения взяли штурмом его уверенность.
Самовыражение не его самоцель, это точно. Он просто делает, что умеет и зарабатывает этим себе на жизнь. Никакого честолюбия (ну, может самую малость).
Амбиции? О, они имеются! Этого он не отрицает. Но амбиции, как температура при гриппе — стимулируют ответную реакцию иммунной системы организма на влияние «вируса» тщеславия. Случаются приступообразно, и с ними Кейран научился справляться.
Что-то выстраивалось на сегодняшнем этапе его жизни, что ни обойти, ни проломить было нельзя. Можно только прожить, пройдя сквозь все жернова. Но если рядом будет Хейз, то он готов к чему угодно. Разве что это не заденет, не ранит, не вынудит чем-то пожертвовать её саму.
И как долго он сможет сдерживать распирающую сознание и взрывающую мозг потребность сказать, что любит ее?
Как никогда и никого не любил.
Он сдерживал эти рвущиеся слова только от того, что страшился оттолкнуть Хейз.
Вдруг она еще не готова слышать их от него?
Вдруг попросту не нуждалась в этих словах?
И вот это пугало больше всего.
Глава 26
Глава 26
«От женской красоты казанок не закипит, но и без нее не наполнится».*
Поговорка крутилась и крутилась в моей голове. Кажется, мой «казанок» точно скоро закипит, если я не перестану постоянно думать о Кейране.
Мне обещано «явление в ночи», когда предположительно должна уже буду спать, как прекрасная Принцесса в башне («глупая-глупая плинцесса!»).
Глядя сейчас на себя в зеркало в ванной, я вспомнила Фиону из мультика про Шрека. Как она возлежала, притворяясь спящей, когда ее пришел спасать «прекрасный принц». Но больше ощущала себя той ипостасью мультяшной героини, в которую она превращалась с заходом солнца. Страшненький такой огр. Не буквальное, конечно, нет. Волосы у меня не рыжие, уши в трубочку не закручены. Да и не настолько я пышная (хотя излишества явно имеются в кое-каких местах).
Сходство было в том, что к вечеру этого бесконечно длинного, насыщенного переживаниями дня, я была сама на себя не похожа. Волосы всклокочены, бледная, под глазами темные круги. Вся какая-то померкшая и потухшая, словно пыльные мешки ворочала. И при всем этом — шальной взгляд, будто перебрала энергетиков.
Хорошо бы полежать в горячей ванне, расслабиться. Но ванны у меня нет, и расслабиться данным способом не представлялось возможным.
Вооружившись некоторыми верными и испытанными не раз средствами, которые приобрела сегодня, решив себя побаловать, я встала под крепко секущий усталое тело, обжигающий душ.
Шампунь и кондиционер для волос, нежный крем-гель для тела с ненавязчивым ароматом, к которому добавила один «секретный ингредиент» — немного натурального меда. Щедро нанести, тщательно растереть, чуть подождать и смыть.
«Принцессы» должны быть выше всего земного и прозаического. Они не могут уподобляться простым смертным. Особенно принцессы, потерявшие голову из-за прекрасного принца. Но ирония такова, что и царственные особы обрастают лишними волосами в самых разных местах, а также страдают прочими несовершенствами бренной телесной оболочки.
Но разве все эти мелочи могут помешать прекрасным принцам обожать своих принцесс?
Вопрос был интересным, но искать ответа опытным путем мне сейчас совсем не хотелось.
Бороться с вышеупомянутыми недостатками, конечно, утомительно, но возможно. Посему к финалу моих косметических ухищрений я представляла собой вполне удобоваримый образец женской привлекательности с солидной долей уверенности в себе.
Не знаю, какой я должна была быть для Кейрана. Что понравилось ему во мне? Какой он меня видел или хотел видеть? Такой ли, какой я была на самом деле, без искажений от раскаленного марева похоти, без слепоты от эйфории первой жадной близости.
Как скоро ждать охлаждения и прозрения?
Мысль быстренько погасила огонек уверенности и вызвала панику. Но кроме этого, как ни странно, пробудила яростное нежелание притворяться и прибегать к различного рода ухищрениям, маскирующим истину.
Мне вдруг захотелось рассказать Кейрану о себе все. Ну, или почти все.
Наверняка, ему, как и всякому творческому человеку, рядом нужна Муза. А не щедро одаренная телесными округлостями и приземленными проблемами обычная женщина, не имеющая ни малейшего представления, как нужно вдохновлять.
Но, кажется, я слишком далеко залезла в своих размышлениях и самокритичных экзерсисах. Пора остановить этот бег впереди паровоза.
Всё ведь только начиналось…
…Я бы разожгла камин и оставила его горящим, чтобы потом, в ночи, теплые отсветы затухающего пламени, а затем и медленно остывающих углей придавали комнате особую, волшебную атмосферу.
Но было слишком тепло, чтобы растапливать камин.
Я бы постелила новое постельное белье на широкую удобную кровать и зажгла свечи или красивый ночник.
Но кровати у меня не было, а был только диван. Не самый узкий, и достаточно удобный, но явно не предназначенный для того, чтобы на нем с комфортом могли свободно расположиться двое. Отрубиться без сил на какое-то время, тесно прижавшись друг к другу — да. Но никак не отдыхать глубоким здоровым сном.
Из реально возможного оставалось надеть красивое белье, улечься и принять изящную позу, притворяясь Спящей красавицей в ожидании принца.
Я покопалась в коробках, нашла старую рождественскую гирлянду. Простенькую, с малюсенькими лампочками всего двух цветов — белыми и желтоватыми. В далекие времена моего детства эту гирлянду бабушка вешала на небольшую искусственную елку, которую наряжала только ради меня и только тогда, когда я приезжала к ней на зимние каникулы.
Гирлянду я аккуратно обернула вокруг горшка с чугунным растением, занявшим место на полу у окна в гостиной. Раз растение так зовется, то не будет возражать против превращения в импровизированный торшер и спокойно выдержит нетрадиционное с ним обращение.
Включив гирлянду, полюбовалась результатом. Эффект получился неожиданно интересный — неяркие лампочки подсвечивали крупные развесистые листья, создавая ненавязчивое рассеянное освещение.
Я постелила на диван чистое постельное белье. Не новое, но симпатичное.
Надела красивую сорочку, шелковую, нежного кремового цвета. Погасила в гостиной свет и улеглась, не забыв принять изящную позу.
И… вырубилась почти мгновенно, только и успев понять, что засыпаю и ничего не могу с этим поделать.
***
…Я стояла у кромки леса. Густого, темного и безмолвного. Древние деревья возвышались сплошной стеной, закрывая небо. Сквозь такую чащу невозможно пробраться, но нельзя и обойти или повернуть назад. Невидимая, неизвестная, но единственно возможная дорога вела только через лес. Туда, где ждало что-то очень важное.
И я пошла вперед, продвигаясь медленно и осторожно.
Вокруг сумрачно и так тихо, что казалось, все звуки просто умерли. Ни шума ветра, ни шороха листвы, ни пения птиц или жужжания и стрекота насекомых.
Я не слышала собственных шагов, треска сучьев под ногами и наступала на что-то мягкое, слегка пружинящее, как толстый слой резины. Это мох, густой и плотный. Он везде: сочно-зеленым одеялом покрывал почву, заползал на стволы растущих и поваленных деревьев, на пни и кочки.
Лес застыл и замер, и чьи-то невидимые глаза наблюдали за моим продвижением. Эти глаза стары, как сам древний лес, а, может быть, и как весь мир. Они везде, словно воздух, и от них не укрыться.