… Всё, что находится в арсенале, услужливо сверкает жирными, начищенными боками. Шур, Луцкий и Нос постарались на славу. Словно на ярмарке тщеславия, здесь выстроились планка к планке карабины, автоматическое оружие самых разных наименований, марок и систем. Отдельно возлежат вальяжные, курносые и глупые пистолеты. Они — отдельная каста на этом торжище могущества.
Как продажные девки, выставляют напоказ свои «прелести» трофейные и самопальные наши «хлопушки», — фугасы, гранаты, мины…
Настоящий Рынок Смерти. Бери любое изделие — и просто сделай кого-то мёртвым. По своему выбору и прихоти.
Здесь теперь есть почти всё, чего может пожелать душа воина. Разорив гнездо дятла Долдона, мы стали ещё сытнее в плане боеприпасов и вооружения. И угостить у нас тоже есть чем. В достаточном количестве и ассортименте…
Но я пришёл сюда совсем, совсем не за этим…
…Сильный нажим с последующим давлением вниз на боковую перекладину столешницы верстака…, так… Противовес, подвешенный на тонком тросе, в асбестовой трубе где-то в глубинах бетонной стены, приходит в движение вниз… и вынимает из скрытых отверстий три небольших клинкета. Из массивного железного бруска, держащего снаряжённую мощную пружину…
Теперь нужно чуть приподнять на себя низ кажущегося вмазанным в стену ящика-пенала… И скрытая, обильно смазанная годы назад пружина освободится из плена толстостенного пластикового лотка…
Несильно щёлкнув, она, наподобие арбалетной спусковой скобы, хищно соскользнёт со своего ложа, где спала долгих двенадцать лет… И через эксцентрик сдвинет вперёд-вверх металлическую пластину, сквозь боковое отверстие которой проходит в маленьком подшипнике стальной шток… Тот, в свою очередь, послушно толкнёт поршень пневматического держателя багажника…
И…
…Вуаля! Обитый жестью тяжеленный ящик уже можно легко, по шаровым петлям… просто открыть в сторону. Как дверцу кухонного шкафа.
За ним… Ах, да… — разве я ещё никому и никогда не сказал, что за ним?!
… В двух «цинках», что размерами и формами с добрые бабушкины сундуки, лежит офигенно укомплектованный, щедрый "последний прощальный привет" от Полковника. Точнее, уже от тогдашнего генерал-лейтенанта…
Хоть ты и редкостная скотина, Спрут, но всё-таки ты точно знаешь, чем напоследок порадовать своего «отставника»… Лучше и не бывает, пожалуй…
Ну, здравствуй, здравствуй, моё печальное и развесёлое ПРОШЛОЕ…
… Толстые ручки врезаются в ладони, словно упрямо не желая являть на свет то, что так уютно и спокойно коротало свой пыльный и пока ещё безобидный век за надёжной дверцей с кодовым замком.
Ну, полноте вам, милые дети Преисподней! Пришёл и ваш черёд отплатить мне, вашему старому хозяину, заботой и вниманием за столь долгий покой и тепло обильного масляного ложа…
…Уходя, я всегда гашу за собою свет. И плотно притворяю двери…
…Лес был по-своему прекрасен, — в этих районах то дремучий и тёмный, то рассеянный частыми группами деревьев по покрытым почти сопревшей травою и или мелким мергелем крутым и не очень склонам, — он скрадывал мои шаги, словно пряча меня от опасного и сумасшедшего мира.
Быть бы этой красоте в листве и зелени — цены бы ей не было. А так — лишь можжевельник да вековые сосны устояли перед налетевшим похолоданием. Деревья торопливо раскидали платья по покрытой уже даже не впитывающимися лужицами земле, будто оставшись без исподнего. И теперь стыдливо прикрывали срам почерневшими ветвями… Да всё капало и капало откуда-то сверху…
Сколько же лет я не был здесь… А почти ничего не изменилось. Разве что подросли или состарились деревья. Природа могучее нас. Тех, на которых год от года множатся всё более заметные признаки дряхления.
Я вздыхал, вспоминая об оставленном жилье, где сухо и тепло, чего-то ждал… и продолжал осторожно поспешать дальше.
По всем слоям моей «новой» и одновременно такой знакомой, распрекрасной амуниции, в такт моим шагам и движениям, сочилась вода.
Под деревьями суше не было. Наоборот, — углубления под их корнями были полны водицы, которая булькала и пузырилась от часто падающих в них капель непрекращающегося липкого и холодного дождя.
И негде было укрыться от падающего редкими хлопьями снега…
Я делаю шаг, на долю секунды замедляю инерционное колебание тела… — и вновь переношу вес на другую ногу.
Шаг, другой…тысяча, десять тысяч…
Я давно иду так, как нас когда-то учили. Экономно, практически бесшумно и размеренно.
Если нужно, я умею идти так сутки напролёт, или более. Чёрт, как же много я умел когда-то… Когда-то я чувствовал себя почти Богом, — настолько уверенно, легко и играючи мне удавалось управляться с этим миром…